Майкл Льюис - Покер лжецов
«Марио пришел из Merrill Lynch и не знал буквально ничего», – рассказывает Сэмюэл Сакс, который в 1979 году работал в отделе закладных продавцом. В отличие от других маклеров, всегда одетых крайне неряшливо, Марио неизменно появлялся только в костюме-тройке, с толстой золотой цепочкой, свисавшей из карманчика для часов. Очень прилизанный. Волосок к волоску. Рассказывает Сакс: «Он наклонялся к Леви и спрашивал: „Как тебе это нравится, Лю?“ (Имея в виду рынок облигаций.) Тот отвечал: „Очень нравится!“ И Марио вторил: „Да, мне тоже очень, очень нравится“. Через пятнадцать минут он опять спрашивал: „А как тебе это сейчас нравится, Лю?“ Тот отвечал: „Совсем не нравится“. И Марио опять вторил ему: „Мне тоже совсем, совсем не нравится“». В качестве нового руководителя отдела торговли ипотечными облигациями Марио продержался девять месяцев.
Руководитель отделу торговли был все-таки нужен. Чтобы заполнить дыру, возникшую после ухода Марио, в мае 1980 года из лондонского отделения был вызван маклер, «толстоногий» Майкл Мортара. Один из его бывших коллег по Лондону вспоминает, что перед самым отъездом, уже стоя среди упакованных к отправке вещей, совершенно растерянный Мортара недоумевал – зачем его отзывают в Нью-Йорк. Сегодня Мортара утверждает, что он с самого начала знал, зачем его вызвали. Но тогда это знание никак не могло его обрадовать. После целого года без всякой прибыли отдел закладных стал посмешищем всей фирмы и выглядел обреченным на сокращение. Между малой группой необразованных итальянцев и всей остальной фирмой возникла пропасть. Отдел закладных был возмущен поведением отделов корпоративных и правительственных облигаций.
Отчасти проблема была в деньгах. Система оплаты, так же как и система распределения на работу выпускников учебных курсов, грешила элементами сильного произвола. Величина годовой премии не зависела напрямую от прибыльности, но отражала оценку служащего комитетом фирмы по оплате труда. Годовая премия устанавливалась субъективно, и наличие влиятельного приятеля было не менее важно, чем величина полученной прибыли. У отдела закладных не было ни друзей, ни прибыли. «Я не мог добиться, чтобы моим людям платили, – сетует Леви. – Их рассматривали как людей второго сорта. Мы были стадом козлищ». Но по-настоящему угнетала маклеров даже не абсолютная величина оплаты, а относительная – по сравнению с тем, что получали другие маклеры. «Возникало ощущение, что фирма делает тебе одолжение, если вообще хоть что-то платит», – рассказывает бывший маклер отдела закладных Том Кенделл.
«Спросите мужиков, – говорит Раньери. – Они вам подтвердят, что в отделе корпоративных облигаций люди получали вдвое больше». Считалось, что величина премий никому, кроме менеджеров, не известна и что маклер не знает, сколько выдали его соседу. Ну конечно. Большая премия была таким же секретом на торговом этаже, как счет матча в раздевалке после игры. Достаточно было часа, чтобы каждый знал, сколько выдали другим.
Если бы причиной отдаления отдела закладных от остальной части фирмы были только деньги, это было бы еще полбеды. Между этими двумя группами существовала и культурная несовместимость. В конце 1970-х годов Джим Мэсси, изменивший политику найма персонала, решил, что фирме требуется повысить свой образовательный уровень. «Он пришел к выводу, что нужно очистить торговую площадку от всяких неотесанных провинциалов», – рассказывает Скотт Бриттенхем, который в 1980 году, до перехода в отдел закладных, занимался подбором кадров у Мэсси.
Salomon Brothers становилась похожей на все другие уолл-стритовские фирмы. На работу принимали таких же университетских выпускников, что и в Goldman Sachs или в Morgan Stanley. Подобно этим и многим другим старым торговым домам, только с большим опозданием, Salomon Brothers становилась частью того, что писатель Стивен Бирмингем называл «наша толпа», хотя мы еще и не дошли до оплаты расширения музея Метрополитен. Фирмой изначально руководили евреи. Теперь она перешла в руки БАСПов – белых англосаксов протестантского вероисповедания, преимущественно бесцветных карьеристов. Эта пластическая операция, переменившая внешность фирмы, совпала с ее продажей в 1981 году компании Phillips Brothers, которая занималась торговлей биржевыми товарами. Salomon перестала быть товариществом и стала корпорацией. Бывшие владельцы получили от этой продажи в среднем по 7,8 миллиона долларов. Это было, как если бы они все сразу сказали: «Теперь у нас есть деньги, и что дальше?» Имперский стиль. Высшее общество. На уик-энд в Париж. Вечера в Сент-Джеймсском дворце.
Отдел закладных обладал намного более богатой и земной культурой, чем отделы правительственных или корпоративных облигаций. Если остальная часть фирмы постепенно обретала новый облик и стиль, отдел закладных оставался более или менее самим собой. Из двух очень разных, но равно азартных этнических групп Раньери сумел спаять единый коллектив. Почти все маклеры принадлежали к одной из двух этнических групп. Здесь были итальянцы, создавшие этот отдел. И были евреи с университетским образованием, которые пришли в отдел сразу по окончании подготовительных курсов. Не уверен, что кто-либо из них являлся полнокровным представителем своей национальной культуры. Но все они принадлежали к угнетенным меньшинствам. И они были источником энергии и движения. Все до единого они принадлежали к заднескамеечникам.
По внешним стандартам отдел закладных был оплотом всяческой дискриминации: несколько черных и азиатов, ни одной женщины. Но на фоне других отделов здесь все было как в ООН. Групповые фото-снимки компании – это своего рода летопись. В конце 1970-х они выглядят как плакаты за мир во всем мире: густо перемешаны белые, черные, желтые люди, мужчины и женщины, в мирной гармонии разместившиеся за сияющими столами какой-нибудь конференции. Но к середине 1980-х все желтое, черное и женское исчезает с фотографий. На парадных снимках, публикуемых в ежегодных отчетах компании, остаются только белые мужчины.
Отдел закладных превратился в отдельное белое братство. Существовала молчаливая договоренность, что Леви сделает все возможное, чтобы маклерам платили, а они в свою очередь будут его поддерживать. Это согласие было не столь сильным, как в случае Раньери. Маклеры приходили из бизнес-школы, а не из отдела писем. Многие из них были финансово независимыми. Раньери трудно было оказывать им покровительство, а он любил окружать себя теми, для кого мог что-либо сделать. Он любил людей, но особенно ему нравилась идея «своих людей». Он стал бы самым счастливым человеком в мире, если бы вокруг него были маклеры, которым нужна помощь в оплате больничных счетов. Когда Биллу Эспозито не хватало 19 тысяч долларов для взноса за новый дом, Раньери добился, чтобы фирма внесла недостающее. «И он извинялся, что не смог заплатить из собственного кармана», – вспоминает Эспозито.
Но потихоньку отдел наполнялся людьми. В 1979 году появился выпускник Уортонского университета Том Кенделл, успевший короткое время поработать в канцелярии. В 1980 году пришли Мейсон Гаупт, тоже из Уортона, и Стив Рот из Стэнфорда. В 1981 году появились Энди Стоун и Вольф Нэдулман из Гарварда. Собственное положение в фирме им виделось примерно так же, как у Леви. По словам Нэдулмана, «Том Штраус [восходящая звезда отдела правительственных облигаций] и его толпа покупали галстуки от Hermes и занимались триатлоном, а люди Леви жили как традиционная итальянская семья. Люди из отдела правительственных облигаций ели тофу [Тофу – сырообразный диетический продукт, который изготовляется из соевых бобов. – Примечание редактора.] и носили идеально отглаженные брюки, а настроение в отделе закладных было примерно таким: „Что ты имеешь в виду, что у тебя было только две подачи, разве ты не был рад этому?!“ Кто видал хоть одного жирного маклера в отделе правительственных облигаций? Ни одного. Все поджарые и застегнуты на все пуговицы. Они все неодобрительно относятся к толстякам. Я знаю, о чем говорю, я сам толстяк».
"Было ясно, что фирма только терпела нас, но не одобряла, – рассказывает Том Кенделл. – Они как бы спрашивали: «Чем эти говнюки там в углу зарабатывают на жизнь?»
Одно из самых живых воспоминаний Энди Стоуна о первых месяцах его работы на торговом этаже таково. Он ткнул рукой в сторону Раньери и его компании и спрашивает маклера из отдела корпоративных облигаций, кто это. «Никто, – отвечает маклер. – Это просто ничтожества. Никто не хочет работать в отделе закладных».
Крейг Коатс, глава отдела правительственных облигаций, спросил Стоуна: «Зачем вам идти в отдел закладных, если вы можете быть в отделе правительственных облигаций?»
Даже на более высоких уровнях толстяки считали, что тощие их несправедливо затирают. «Фирма, – рассказывает бывший директор Мортары, – была разделена на отдельные феодальные владения. В других отделах людей больше заботила защита собственного бизнеса, чем развитие нового».
