Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Более двадцати лет я возглавляю организацию «47-й строительный Трест». Про таких говорят: «столько не живут, сколько он работает». По давней традиции всякий рабочий день начинаю с «производственной базы». Небольшая диспетчерская, где по утрам собираются снабженцы, механики, руководители строек, и те, кто с вечера забыл что-то заказать. Короткий разговор, конкретная информация – и обстановка ясна: я уже знаю, что делать, где нужно вмешаться, кому помочь. В тот день на строительстве жилого дома по Турбинной улице случилась неприятность. При разбирательстве открылись и попутные проблемы, которые от меня скрывали. Пришлось повысить голос, убеждая и стыдя начальника участка, поэтому телефонный звонок услышал не сразу. Сообразив, что сигналит именно мой мобильник, еще не отойдя от трудного разговора, буркнул в трубку:
– Слушаю!
Трубка молчала.
– Слушаю, – уже спокойнее сказал я.
– Михаил Константинович, это Саша.
– Говори, Саша, побыстрее.
– Я позвонил Сергею Кирилловичу…
– Саша, не звонить надо, а ехать к нему!
– Мы договаривались сначала созвониться. Я так и сделал, звоню, а там большая беда.
– Что за беда, Саша? Ты можешь говорить яснее?!
– Умер Лавров… Кирилл Юрьевич.
Я сжал трубку, наверняка изменился в лице, потому что ко мне взволнованно подбежал мой зять Володя:
– Что с тобой? Тебе плохо?
Я молча поднялся, пошел к двери, распахнул ее. Мне не хватало воздуха.
Я знаю, люди вечно не живут, но почему смерть выбрала сегодня именно этого, дорогого мне человека? Зачем не подарила ему хотя бы еще одну весну?
Я сжал ладонями голову. Кровь пульсировала в висках, причиняя острую боль. Мысли беспорядочно набегали и тут же уносились, как тучи, подхваченные ветром. Прикрыв глаза, я склонил голову, так, казалось, было легче.
Не стало Кирилла Юрьевича Лаврова?! Не могу осознать до конца. Накатывают разные чувства: отчаяние, одиночество, вина, беспомощность, невозможность помочь, душевная боль, тоска. Все одновременно.
Можно поверить в любое чудо, даже надеяться увидеть подснежники в январском лесу – чего только не бывает в современном мире! Но осознать уход из жизни Лаврова – невозможно.
Двенадцать лет мы знали друг друга. Как же быстро они промчались… С трудом вышел на улицу, порыв ветра с залива сбросил с моей головы кепку и вернул меня в реальность: надо что-то делать! Сейчас в театре еще никого, поеду в офис. В машине вдруг подумал: а если Саша ошибся? Набрал номер Марьи Кирилловны, но она лишь подтвердила страшную весть. Вспомнился с горечью Маяковский: «И нету чудес, и мечтать о них нечего…».
Еще два дня назад разговаривал с Кириллом Юрьевичем по телефону. Голос на том конце провода звучал болезненно, слабо, очень это было не похоже на Лаврова… Я произносил какие-то общие, гладкие, как камешки, слова. Старался не показать свое беспокойство и сострадание. Как же я не почувствовал, что он уходит?!
Вдруг перед глазами возник недавно сыгранный им Понтий Пилат: по облакам, как по снежной дороге, вместе с Иешуа прокуратор уходит от нас туда, где нет ни времени, ни привычного пространства… Подумалось: «Вот и Кирилл Юрьевич ушел этой дорогой. И уже не вернется… Сколько же я впустую потратил времени, когда он был жив, о многом не успел с ним поговорить, не отважился спросить его о чем-то важном и самом главном»…
Он привлекал к себе людей, сила его притяжения была огромной. В далеком 1972 году, в Сибири, увидев Лаврова в роли Башкирцева, я был покорен этим образом, его волей, упорством, целеустремленностью. А за годы нашей дружбы, наблюдая в обычной, не киношной и не театральной обстановке, замечая и вдохновение, и усталость на его лице, я видел его таким, каким он был в молодости. Он всегда был мудр и несуетлив. Морщины изменили Лаврова, но каждый его узнавал. Фигура всегда была стройна и подтянута, он шагал широко, улыбался молодо и жизнерадостно.
Кирилл Юрьевич уникален во всем: в личной жизни, в работе. О его принципиальности ходили легенды. Лавров мог при всесильном хозяине города Г. В. Романове в одиночку встать и выступить против его директивы, поперек всем голосующим «за мудрое решение партии». И его слушали, и соглашались, и поддерживали.
В годы «тотальной демократии» он нес огромную ношу – взвалил на свои плечи Большой Драматический Театр. И эта священная ноша не согнула Лаврова, до старости его отличала офицерская выправка, глубочайшая серьезность и собранность. Он любил свой театр, и чувство ответственности за него было сродни родительскому. Быть художественным руководителем – труднейшая, наверное, в его жизни роль. Мне повезло: несколько лет я находился рядом и наблюдал, как вдохновенно и мудро Лавров исполняет эту роль. Я узнал его таким, каким не знали ни завсегдатаи театра, ни кинозрители.
С радостью вспоминаю, что к моей первой книге «Я родом с Илима», он написал вступление «Что значит быть строителем». С подзаголовком «Предисловие друга». Я был растроган, понимая, что быть другом Лаврова – это удел немногих избранных! Значит, я чем-то заслужил его внимание, ведь настоящая дружба всегда избирательна, свободна и основана на взаимной симпатии…
Как я был благодарен ему за теплые слова предисловия! С какой гордостью показывал книжку родным и близким, открывая первую страницу со словами Лаврова: «Я в детстве мечтал стать моряком. Всю жизнь люблю роли, связанные с водной стихией. Но с тех пор, как знаю Зарубина, снимаю шляпу перед строителями».
Нет большей награды для меня, парнишки с Илима, чем такие слова! Правда, когда Лавров говорил их, мне было уже под шестьдесят. Странная вещь: разница в годах у нас была в двадцать лет, но я не чувствовал этого. Я много раз наблюдал, как его всегдашняя готовность внимательно выслушивать всех, кто бы к нему ни обращался, вдохновляла собеседников, а спокойная, доброжелательная речь, мягкая неторопливость в движениях остужали самых разгоряченных оппонентов. Можно возразить: актер что угодно сыграет! Но я думаю, нет, здесь не было актерства. Игру, даже сверхталантливую, наблюдательный собеседник почувствует моментально. А он всегда искренне хотел со всеми договориться, понять, и у него это получалось. Он не давал мне почувствовать себя младшим и менее опытным, чем он сам. Видимо, Лавров тоже понимал, что я в своей жизни насмотрелся всякого – как в советские времена, так и в теперешние…
«Кто и когда познакомил меня с Михаилом Константиновичем Зарубиным, сейчас и не вспомню, – написал тогда Кирилл Юрьевич. – Скорее всего, это было время, когда Большой драматический театр имени Г. А. Товстоногова, в котором я служу много лет, формировал благотворительный фонд. Мы распахнули двери перед руководителями различных организаций, любящих искусство сцены, и круг лиц, посвященных в закулисную, невидимую обычному зрителю часть нашей жизни, заметно расшился. Кто-то, как обычно бывает, довольно скоро
