Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Мистер Шаляпин, – сказал шеф рабочих, – мы вполне ясно понимаем, как нехорошо держали себя в отношении вас и других находящиеся у нас в гостях ваши русские товарищи. Мы видели, как они большой толпой напали на вас одного. В Англии мы к этому не привыкли. Вы можете продолжать спектакль спокойно. Мы ручаемся, что ни один волос ваш не будет тронут. Кто попробует, пусть знает, что он будет убит нами на месте…

Шаляпин поблагодарил английских рабочих… Хорошо, что все первое действие Шаляпин был свободен, с удовольствием вслушивался в прекрасный голос молодого Дамаева – Самозванца, да и Павел Андреев хорошо справился со своей трудной ролью Пимена… Слава Богу, зрители ничего не заметили, и спектакль покатился по накатанному руслу.

«Ну что ж? Буду продолжать, – приходя в себя, думал Шаляпин. – Я не настолько избалован жизнью, чтоб теряться в подобных обстоятельствах. Все это бывало: били меня, и я бил. Очевидно, на Руси не проживешь без драки… А что было делать в этом случае? Промолчать? Сделать вид, что ничего не произошло и моя хата с краю, ничего не знаю? Разбирайтесь, как хотите… Но я ведь мог и промолчать тогда, когда пятидесятилетний Вячеслав Сук, опытный дирижер, нарушил темпы в «Хованщине» на генеральной репетиции. Можно было хотя бы узнать мои требования за время репетиций, ведь уже несколько месяцев «Хованщина» шла в Мариинском театре… И я не сдержался, прервал генеральную, сделал замечание, а Сук оскорбился, бросил свою палочку и ушел… Ну и что? Промолчать? И все московские дирижеры опять мне объявили бойкот… Приехавший из Питера молодой Данечка Похитонов великолепно справился с труднейшей задачей, провел новую генеральную, «Хованщина» и в Москве прошла успешно… А если бы я уступил? Один раз уступил, другой раз, и пошло-поехало, халтура за халтурой… Нет, буду драться за высокий профессионализм, пока хватает сил…»

И пошел на сцену: начиналось второе действие…

Под бурные аплодисменты англичан завершился и этот спектакль. Шаляпин не спал всю ночь. Еще в театре он узнал, что хорист, упавший после его удара, несколько минут пролежал без сознания.

Шаляпин ранним утром разыскал хориста и повинился в своей горячности. Узнав о визите, в комнату входили артисты, враждебные и виноватые, в зависимости от совести каждого из них. Просили друг у друга прощения. Виновник этой драки тоже покаялся, начали обниматься, некоторые заплакали, как это бывает в русских компаниях. И предали этот печальный инцидент забвению.

Но это только так казалось участникам этой скандальной истории. В Лондоне узнали об этом, но пресса промолчала, посчитав это внутренним делом артистов. Зато в России господа журналисты постарались вовсю… И как всегда, все переврали и перепутали…

Свидетель, один из хористов, так рассказывал одному из корреспондентов: «Доверенный Дягилева пригласил для расчета выборного от хора Шлыкова пойти в уборную Шаляпина, на что тот согласился. Шаляпин, увидев его, сказал: «Я не хочу видеть этой рожи». Возмущенный Шлыков ответил: «После этого сам ты – рожа» – и ушел из уборной, бормоча что-то про себя. Шаляпину кто-то сейчас же донес, что Шлыков выругал его «мерзавцем». Не проверив этого, Шаляпин вышел на сцену и ударил Шлыкова по лицу. Возмущенные, мы бросились на Шаляпина и стали бить, пока подбежавшие артисты не увели его в уборную. Через несколько минут к нам вышел Купер и сказал, что Шаляпин плачет в своей уборной и просит прийти к нему Шлыкова, чтобы попросить у последнего прощения. Из боязни какого-либо насилия со стороны Шаляпина мы Шлыкова не отпустили, заявив, что настаиваем на извинении перед всем хором. По окончании спектакля Шаляпин подошел к Шлыкову, поцеловал его и просил простить его за горячность. Мы напомнили Шаляпину, что и он не раз отказывался играть без уплаты денег и что странно было сразу не понять наших справедливых требований. Шаляпин еще раз извинился, объяснив свою горячность тем, что отказ продолжать спектакль именно в этой сцене, где его выход, принял за желание отомстить ему». («Утро», 27 июля 1913 г.)

И еще одно свидетельство. «В русских газетах я прочитал множество статей, полных морали и упреков по моему адресу. Писали о том, что вот-де Россия послала в Европу своего представителя, а он вон что делает, дерется, – вспоминал Шаляпин по горячим следам событий. – О, черт вас возьми, господа моралисты! Пожили бы вы в моей шкуре, поносили бы вы ее хоть год! Та среда, в которой вы живете, мало имеет общего с той, в которой я живу. А впрочем, если человек привычен проповедовать мораль, лучше уж не мешать ему в этом, а то он станет еще злее и придирчивее!

Антрепренер Дягилев, возвратясь в Россию, не позаботился объяснить причины скандала и мою роль в нем. У нас не принято придавать значение клевете на человека, хотя бы этот человек и был товарищем тех, кто слушает клевету на него.

Во второй мой приезд в Лондон, когда я пришел на оркестровую репетицию, весь оркестр во главе с дирижером был уже на месте. Я вышел на сцену, приблизился к рампе, и дирижер представил меня музыкантам, – оркестр встретил меня аплодисментами… Как и в первый мой приезд, мне приходилось бывать на разных обедах, завтраках, и я снова решил устроить для англичан five o’clock tea, пригласил приятелей хористов, виолончелиста и аккомпаниатора Похитонова. Английские друзья помогли мне устроить вечер очень изящно и красиво. Собрались художники, журналисты, литераторы, один из великих князей с женой, наш посланник, госпожа Асквит, принцесса Рутланд, леди Грей, г-жа Уокер, Роза Номарш.

Великолепно пел хор! Изумительно! Все хористы поняли, что они представляют русское искусство, и с поразительной красотой исполняли русские песни, а также и церковные песнопения, – наша церковная музыка вызвала у англичан глубокое впечатление, особенно горячие похвалы.

Много пел я и соло, и с хором. Сначала все пели торжественные и грустные вещи, а потом разошлись и великолепно спели ряд веселых песен, и это сразу изменило тон вечера, приподняло настроение, все вдруг стало проще и милее.

Англичане очень благодарили меня и всех нас за концерт, а на другой день я получил массу любезных писем от моих гостей, – директор Лондонской консерватории восторженно писал, что, прожив много лет и много видев, он никогда еще не переживал ничего подобного пережитому вчера, на концерте. Писем, подобных этому, у меня целая коллекция, они подписаны знаменитейшими именами мира, и каждое из них восторженный дифирамб русскому искусству».

О войне Шаляпин узнал во время гастролей, неожиданно поезд остановился и было объявлено, что поезд дальше не пойдет: война! С огромным багажом Шаляпин оказался буквально на улице, пришлось, по его словам, открыть сундуки и чемоданы и раздать все вещи и подарки бедным людям, оставив себе самое необходимое. То пешком, то на лошадях Шаляпин наконец добрался до Парижа. Потом – до Бретани, до Дьеппа. Сел на пароход и очутился в Англии. В Глазго через несколько недель он купил билет на норвежское судно «Сириус» и за несколько дней доплыл до Бергена. Потом – Христиания, Стокгольм, Торнео.