Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

То адский ветер, отдыха не зная,

Мчит сонмы душ среди окрестной мглы

И мучит их, крутя и истязая.

Вечером ветер достиг своего апогея и, хотя продолжался до тринадцатого, потом уже не проявлял такого неистовства. Но, теряя постепенно силу, он изменил направление, подступился к нам с юга, и теперь брызги прибоя, не ограничиваясь более кромкой берега, осыпали его целиком. Вскоре появились гирлянды заледеневшей водяной пыли, имевшие близ моря два-три фута [61-92 см] в длину. Местами она проникала в глубь суши на сто и более ярдов [92 и более метров], мы, например, если выходили на наветренную сторону хижины, непременно попадали под ледяной душ. Замерзшие брызги остались воспоминанием о буре даже на скалах, и потому во всех выемках и сугробах на берегу снег приобрел солоноватый вкус.

За всю свою жизнь я не видел такой бури. С ней может сравниться разве что шторм, в который едва не погиб "Нимрод" во время первого плавания из Новой Зеландии в 1908 году, но и то не силой и упорством ветра, а произведенным впечатлением. Непреходящим ощущением опасности, нависшей над судном, этот первый антарктический шторм врезался в память навсегда и затмил остальные пережитые бури.

Теперь мы убедились в том, что наша хижина с честью выдержала испытание на прочность, и в дальнейшем нам пришлось поволноваться за нее лишь однажды. Выявилось, однако, одно неудобство - в бури трудно было открыть входную дверь. Дело в том, что, когда дом был готов, мы увидели, что дверь находится на наветренной стороне, и чтобы ветер не дул прямо в нее, вывели стенку тамбура за наветренную сторону так, что преобладающее направление ветра было перпендикулярно его выходному отверстию.

Это превосходное решение проблемы имело, однако, тот недостаток, что в буран стремительный поток воздуха, устремлявшийся мимо входа в тамбур, внутри него создавал разрежение, а это в свою очередь во много раз увеличивало давление на внутреннюю сторону двери. Поэтому, чтобы раскрыть дверь, надо было налечь на нее как следует, а когда она наконец раскрывалась, усиленный грохот ветра был так страшен, что трудно было преодолеть искушение сделать шаг назад и возвратиться под кров дома.

Из метеорологического журнала экспедиции на "Южном кресте" я узнал, что в зимние месяцы наши предшественники ввели ночные дежурства. Мне хотелось, чтобы наши наблюдения были по возможности такими же полными, хотя при немногочисленности Северной партии это было нелегко. Тем не менее Кемпбелл с готовностью откликнулся на мое предложение, и с 16 мая мы установили ночные вахты - по два часа каждая. Первая ночь прошла вполне благополучно, вторая - тоже, но все сильно недосыпали, - хватит ли нас так надолго? И тут Кемпбелл обещал приз за лучшую систему сигнализации взамен забытого на родине будильника.

Моряк, лишенный изобретательности, - это не моряк, и приз в тот же день был присужден Браунингу. Он уверял, что его "карузофон" приспособление безотказное. На одном конце доски длиной около трех футов [92 см] он укрепил вертикальную стойку, на другом - бамбуковую палочку, заменявшую пружину. Посередине между ними поместил подставку со свечой, в которой пробуравил сквозь воск и фитиль отверстия. Интервалы между ними он определил экспериментальным путем - каждый соответствовал двум часам горения. К вертикальной стойке Браунинг привязал кусок веревки, пропустил его через верхнее отверстие в свече и накрепко прикрутил другим концом к туго натянутой палке-пружине. Другой веревкой он подсоединил ее к спусковому устройству граммофона. Оставалось только завести его до предела, поставить иголку в положение наготове - и вот она, сигнальная система!

В полночь последний дневной дежурный, придя с обхода, зажигал свечу в карузофоне. Пока она тихо и мирно горела положенные два часа, мы спали сном праведников. В два часа ночи отмеренный кусок свечи прогорал, огонь прожигал веревку, она отпускала соединенную с ней бамбуковую пружину, та расслаблялась и высвобождала иголку граммофона. Пластинка начинала вращаться, постепенно наращивая скорость, под аккомпанемент адского шума, который, казалось, и мертвого поднял бы на ноги. На тот случай, если она все же не разбудит привыкшего к шумовым эффектам дежурного, мы выбрали для этой почетной миссии арию Хосе из "Кармен" в исполнении синьора Карузо. Нами руководило отнюдь не пристрастие к классической музыке - просто это была самая громогласная из имевшихся пластинок. Потому-то мы и окрестили будильник карузофоном. Сие совершенное изобретение не сработало один-единственный раз, когда в бурную ночь гулявший по хижине сквозняк задул свечу, и не было случая, чтобы оно не подняло на ноги ночного дежурного. Правда, на первых порах, судя по раздававшимся комментариям, вместе с ним просыпались все, но мы были так горды нововведением, что высказывались довольно cдержанно, а спустя неделю-другую он уже только создавал шумовой фон для наших сновидений.

Благодаря карузофону ночные дежурства стали менее обременительными, их тяготы почти целиком легли на плечи тех, кто испытывал особый интерес к погоде. Кемпбелл, Левик и Абботт вызвались поочередно бодрствовать до полуночи и зажигать свечу карузофона. В два часа ночи по сигналу вставал я, снимал показания приборов; возвратившись домой, читал у огня или стирал; в четыре часа снова снимал показания, после чего заводил карузофон, поворачивал граммофон рупором к следующей жертве и ложился спать. В шесть часов утра сигнал поднимал Браунинга, который стал моим постоянным помощником. Он делал шестичасовой обход, заносил данные в журнал, а затем разводил огонь. В семь часов утра он будил Дикасона, так что ночные дежурства имели еще и то преимущество, что, когда кок точно в семь вставал, печь уже пылала вовсю и завтрак появлялся на столе своевременно.

Ночной дежурный, по сигналу вскакивавший с койки и выходивший в бурную ночь, крайне нуждался в отдушине для выражения своих чувств. Ею явилась наша излюбленная песня, немного переделанная. Во второй год пребывания в Антарктике на острове Инекспрессибл я часто старался представить себе выражение лица Симпсона, читающего этот эпиграф к метеорологическому журналу:

Я слышал твой призыв;

Был ветра вой страшней твоих рулад,

И перед тем, как выйти в этот ад,

Я подошел к тебе и от души

Пихнул разок,

Жестокой мести рад.

Я слышал твой призыв;

Журнал заветный взяв и наугад

Одевшись, я побрел, вцепясь в канат,

Вернулся: щеки - в корке ледяной

И на усах

Висят сосульки в ряд [36].

Мы придерживались такого расписания до конца июля, и благодаря ему в течение всех этих месяцев могли круглые сутки не только изучать погоду, но и систематически наблюдать полярные сияния. Южное полярное сияние чаще всего являет собой жалкое зрелище по сравнению со своим северным собратом, и я, хорошо помня малоинтересные свечения неба около мыса Ройдс с преобладанием серовато-зеленых тонов, только изредка разбавляемых малиновым у самого основания лучей, уже начал сомневаться в том, бывают ли на юге вообще полярные сияния, достойные этого названия.