Эрик Нёхофф - Безумное благо

— Ждете кого-нибудь?

— Да, именно.

Ее рука двигалась у нее перед лицом. У нее была почти черная помада. Вот так повезло: проникнуть в один из самых закрытых клубов Манхэттена, чтобы наткнуться на эту чертову француженку, которая к тому же вкалывает на Бирже. Толпа становилась все теснее. Тела вдавливались друг в друга. Ночь была на исходе. На смену занудству травести пришла музыка. Из подвешенных к потолку прожекторов, казалось, валил дым. Обивка из узорчатого бархата должна была впитывать все запахи. Кроме табуретов у бара, сесть было не на что. Стаканы были из прозрачного пластика.

— Это из-за СПИДа, — сказала моя соседка.

Я забыл ее имя. Клоэ? Стефани? Габриэль? На ней не было лифчика. Когда она наклонялась, я видел кусок ее левой груди. Она оторвала фильтр от сигареты, прежде чем закурить. Это напомнило мне кого-то. Дым выходил из ее ноздрей двумя параллельными линиями. Пол под ногами был усеян блестками. Техно не слишком уж оглушительно. Снаружи была ночь, убийство, ложные клятвы. В Париже шесть утра. Я провел ладонью по лицу. Я так больше не мог. Фотовспышка осветила угол зала. Снимали знаменитость недели. Соотечественница уточнила, что этот человек получил право попасть на обложку престижного журнала. Здоровяк в черном костюме с трещащей рацией вынырнул из-за барной стойки. Его близнец в такой же одежде, но с наушником в ухе направился к лестнице. Француженка приняла мечтательный вид. Она думала о чем-то своем. Я чуть было не спросил, о чем. Мне было наплевать на ответ.

Люди выкрикивали имена. Спор был слишком шумным. Девушка оторвала половину ногтя зубами. Она и впрямь странная. Мне хотелось, чтобы она ушла. Вали отсюда, дура. В двадцать лет я говорил вот так о девчонках и не парился. Дура, лахудра, чмошница — за термином не приходилось лезть в карман. И эти термины никогда не были лестными. Возможно, они употребляли нечто подобное в наш адрес. Я чувствовал, как кровь густеет в моих венах. Я внезапно оказался как будто в огромной печи. Целая армия лилипутов долбила мой череп кирками.

— Тупая ослица.

— Что вы сказали?

— Какая тут улица?

— Западный Бродвей.

— А-а-а.

— Вы не знаете, где находитесь?

— Нет, теперь уже не совсем.

— Тогда вы настоящий нью-йоркец.

Что она говорила? Ее бормотание нельзя было разобрать. В ее улыбке были искренность и надежда. Я улыбнулся презрительно и устало. Взял ее руку и поцеловал. От такой смелости она хихикнула.

— Что у вас в рюкзаке?

— А, а? Все мои секреты.

— И все туда помещаются?

Рядом с нами чернокожий с бритым черепом и золотой цепью поверх фиолетовой водолазки пил калифорнийское шампанское. В динамиках взорвался голос Мадонны.[93] Я пытался привлечь внимание бармена. Дура из Бордо жестом показала, что достаточно. Извинившись, удалилась в туалет. Молния на ее рюкзачке была открыта ровно на треть, если я не ошибался в подсчетах. Я был весь мокрый от пота. Швы брюк терли мне ноги. Я попытался что-то сказать шмыгающей носом блондинке, но она лишь пожала плечами в ответ. Она глядела на меня, стиснув зубы. Даже под пытками невозможно было бы определить, это гримаса или улыбка. Уже действительно поздно. Мой язык начинал заплетаться. Я никого не знал. Мне начинало становиться скучно. Я знаю, вы в очередной раз скажете, что были в «Студио 54»[94] на дне рождения Бьянки Джаггер,[95] и она приехала верхом на белой лошади. Довольно с меня ваших былых подвигов. Я чувствовал себя свободным и несчастным. Я бы так хотел быть здесь вместе с Мод. Я бы так хотел никогда не встречать вас.

Меня схватили за локоть. Девица из Бордо предлагала трахнуться.

— Где же?

— В сортире.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Я пошутила.

Она втянула через соломинку остатки из своего стакана. Взгляд ее удивительным образом вдруг сделался грустным. Глаза были чересчур широко расставлены. Я был в нерешительности.

— Вам следовало бы покончить с собой, — сказала она.

— Я уже умер.

Она потрепала меня по щеке.

— Где вы научились зарабатывать столько денег?

— Мои разводы. Отличная была тренировка. Но имейте в виду, я всегда сама платила за аборты.

Я глупо ухмыльнулся. Мысль о том, что мы с Мод не поженились, приносит мне мимолетное облегчение. Две двойняшки, одинаково одетые, танцевали вместе. Их груди ритмично тряслись, когда ноги приседали. Они умели танцевать. Они танцевали здорово. Даже если бы на них не были надеты одинаковые платья, их невозможно было бы различить. До знакомства с Мод я не имел ничего против перспективы перехватить любую подходящую девчонку, хотя бы для пробы. Эта блажь прошла. Речь больше не шла о верности — скорее о большой усталости. Я догадывался, что произойдет. Пальцы, пробирающиеся под одежду, раздвинутые ноги, язык, работающий сразу везде, тот же старый пыл. Большое спасибо.

Валери из Бордо порылась в рюкзачке и вытащила ванильный «Чупа-Чупс». Сняла обертку и засунула леденец в рот. На правой щеке образовалась шишка. Она была практически единственной, кто здесь улыбался. Клиенты кривили морды. Нарочно. Было бы вульгарно показывать, что тебе весело. Не знаю, зачем я вам все это говорю. Какое вам дело до нью-йоркских модных клубов? Через три месяца этот клуб закроют и заменят другим.

— Эй, меня зовут Стефани, а не Валери, — сказала девица из Бордо.

Она исчезла на танцполе. Вечер становился совсем уж необычным. Эта девица. Что я в ней нашел особенного? Я вышел и поднял руку, подзывая такси.

Горничная робко постучала в дверь. Я безапелляционно заорал: Noooooo! Она не стала настаивать. Меня снова вырвало. Что я такое съел отвратительное? Я стоял на коленях перед унитазом, затянутый в вонючую майку на два размера меньше. Пришлось несколько раз спускать воду, чтобы смыть всю эту дрянь, крутившуюся в водовороте разноцветных разводов. Может, у меня температура? Или это все еще разница во времени. Я дотащился до кровати и зарылся лицом в подушку. Она пахла лавандой. Я скинул ее на палас. Я проснулся от приступа кашля. Электронные часы показывали 22:13. Я был измотан, но мне уже было получше. Мне приснилось, что у меня выпали почти все зубы. Сидя в ресторане с заказчиком, вдруг почувствовал, как зубы отделяются от десен. Мой язык осторожно ощупывал чудом удержавшийся резец. Я извинялся и уходил в туалет, чтобы достать вставные зубы. Простите, если мои сны еще отвратнее, чем реальность. Я вскочил как ужаленный. Взял из мини-бара «колу-лайт» и выпил прямо из горлышка. Я старел: мне уже даже не удавалось рыгнуть, когда я пил «кока-колу». Я забыл в Париже свою бритву.