Камен Калчев - Димитров

27 декабря остановились поезда, трамваи, прекратили работу почта, телеграф, телефон. Жизнь замерла.

Два дня шел мелкий, рыхлый снег. На третий — снег прекратился, подул северный ветер.

Стачечный комитет собрался в небольшом приземистом домишке за железнодорожной линией. Уже несколько дней здесь не проходили поезда. Снег засыпал рельсы, и, если бы не телеграфные столбы, трудно было бы узнать, что здесь пролегает железная дорога.

Старый стрелочник Иван Стремов уступил стачечному комитету свой домишко, хотя в нем всего-то и было, что одна комнатенка да кухонька, в которой лежала его больная дочь. Уже несколько дней болеет дочь, а в доме ни угля, ни сахара, и нельзя напоить ее чаем.

В комнатенке собралось шесть человек. Горячо обсуждали обращение стачечного комитета к бастующим, говорили о помощи голодающим семьям железнодорожников, о мобилизации, которую снова собирается провести правительство. Тревогу и настороженность вызывали случаи измены и штрейкбрехерства. Хозяин дома Иван Стремов рассказал, что кое-кто из организации паровозников под влиянием широких социалистов пытается сорвать борьбу железнодорожников. Иван Стремов уверял, что необходимо немедленно связаться с руководством организации паровозников и устранить предателя.

В комнату вошла хозяйка и испуганно сказала мужу:

— Во дворе ждут трое.

— Кто такие?

— Не знаю… Хотят войти в дом.

— Уж не те ли громилы?

— Не похожи, пойди посмотри сам.

Действительно, во дворе по колени в снегу стояли трое. Сначала Иван было испугался, но потом узнал кочегара Стефана Бойчинского.

— А, Стефан! Почему не входишь? А кто эти товарищи?

— Дома объясню…

В узеньком коридорчике, когда незнакомые пришельцы раздевались, Стефан шепнул Ивану:

— Это товарищи Васил Коларов и Георгий Димитров.

Гости прошли в комнату, где заседал стачечный комитет. Железнодорожники их окружили. Показали текст обращения, который они только что составили. Димитров и Коларов сделали некоторые замечания и сказали, что обращение будет немедленно отпечатано и распространено.

— Плохо держится локомотивная организация, товарищ Димитров, — сказал Иван Стремов, — там, видно, есть платные агенты правительства.

Димитров нахмурился. Он уже был осведомлен о капитулянтских настроениях в организации паровозников.

— Вот что, товарищи, — сказал Димитров. — Правительство решило объявить нам войну, но не соглашаться с нашими требованиями. С нашей стороны необходимо проявить величайшее напряжение воли и величайшую собранность нервов. Надо быть дисциплинированными и не поддаваться на провокации правительства. С нами весь болгарский народ. Мы победим. Из сел прибыли первые посылки с продуктами для бастующих.

Эта весть обрадовала.

— Наши крестьяне, — подчеркнул Коларов, — проявляют замечательную солидарность со своими братьями рабочими. Это очень показательно. Это говорит о единстве между рабочими и крестьянами, единстве, которое наша партия должна еще больше укрепить. Железнодорожная стачка, товарищи, — это не обыкновенная экономическая стачка. Это прежде всего серьезная политическая стачка. Это надо знать и помнить каждому.

В тот вечер стачечный комитет принял решение,' которое способствовало установлению еще большей дисциплины в рядах бастующих. Стефану Бойчинскому поручено было войти в переговоры с руководством организации паровозников.

При выходе Димитров спросил хозяина:

— А где дочь твоя, Иван? Поправилась?

Стрелочник растерялся: «Кто ему сказал?»

— Был врач?

— Нет, товарищ Димитров.

— Надо вызвать. Где она лежит?

— Здесь! — стрелочник открыл дверь в кухню. Было там душно, тускло горела свеча. Возле ржавой печки на деревянной койке лежала больная. Рядом сидела мать.

Нищета удручающая. Димитров и Коларов, тяжело вздохнув, тихонько прикрыли дверь. Уходя, они дали стрелочнику деньги на врача. А на другой день в дом стрелочника неизвестные люди принесли куль угля и мешок муки.

Правительство принимало все меры, чтобы сломить сопротивление забастовщиков. Пыталось своими людьми заменить стачечников, но из этого ничего не получалось, по неопытности штрейкбрехеры только ломали машины. То сошел с рельсов поезд, то взорвался котел испортился телефонный аппарат, вышел из строя телеграф… В правительстве царила неуверенность, но оно, видимо для собственного успокоения, выпускало бюллетени, в которых провозглашалось:

«Порядок восстанавливается, завтра в стране выйдут тридцать поездов. Стачечники капитулировали! Локомотивы в полной исправности… поезда идут…»

Но поезда не шли. Они стояли, засыпанные снегом, на глухих перегонах, на замерших станциях. Молчало все, молчали телеграфные и телефонные аппараты, не слышалось паровозных гудков, лишь только зимние вьюги свистели в проводах среди глухих полей… В поздние ночные часы злоумышленники отвертывали на путях гайки, резали телеграфные провода, чтобы потом обвинить бастующих. Мрак и подлость сгустились над Болгарией. Откуда ждать просвета?

Только Коммунистическая партия защищала борющихся. Только депутаты-коммунисты требовали от правительства рассмотрения и удовлетворения требования стачечников. Но правительство отвергло запрос коммунистических депутатов и заявило, что оно будет вести борьбу с забастовщиками до конца. Оно объявило вне закона всех коммунистических руководителей. Установило награду за их поимку и передачу в руки властей.

В знак солидарности с железнодорожниками объявили стачку перникские шахтеры и портовые рабочие. Число стачечников росло. Росли и бедствия. Но трудовая Болгария не оставляла борющихся. Потекла помощь деньгами и продуктами из Плевена, Варны, Русе, Сливена, Пловдива. Народ собирал для бастующих муку, сало, фасоль… Каждую неделю рабочие отчисляли в фонд бастующих однодневный заработок, а служащие и лица свободных профессий давали, сколько кто мог. В кассы стачечных комитетов стекались сотни тысяч левов.

В поддержку железнодорожников была объявлена всеобщая политическая стачка. Продолжалась она целую неделю — с 29 декабря 1919 года по 3 января 1920 года. В ней приняла участие вся трудовая Болгария, бастовали даже учителя начальных школ и гимназий.

Центральный профессиональный совет в своем обращении к участникам забастовки солидарности, обращении, написанном Димитровым, заявлял:

«Центральный профессиональный совет приветствует в вашем лице болгарский рабочий класс, который отозвался на его призыв и ценой больших жертв и лишений проявил братскую солидарность с железнодорожниками, почтово-телеграфными работниками и другими государственными служащими…»