Ирина Гуро - "Всем сердцем с вами". Клара Цеткин

— А что важно, Клара? — спрашивает Роза.

— То, что «блицкриг» провалился.

— Какая бойня! Только на Марне бились полтора миллиона человек… — Роза нервно ходила по комнате, ломая тонкие пальцы.

Клара встретилась с Розой в маленьком кафе недалеко от городских ворот Штутгарта. Это кафе имеет не совсем обычную историю: его содержит Эмма Тагер. Когда она получила его в наследство от тетки, Эмма была в затруднении: она никогда не занималась торговлей.

Но Клара подумала тогда, что крошечное и незаметное заведение может пригодиться для работы, для встреч по делам партии в тяжелые времена. Так и случилось. Здесь спокойнее, чем в доме Клары, вокруг которого крутятся сыщики.

Встреча с Розой вызвана важным обстоятельством. С большой осторожностью Клара ведет переписку с единомышленниками во многих странах: ищет возможности собрать международную конференцию женщин-социалисток.

Мысль об этом была подсказана еще в первые месяцы войны Лениным. А обратилась с ней к Кларе Инесса Арманд. И теперь настала пора действий.

Подготовка конференции должна быть нелегальной: такова обстановка в Германии. Теперь «Равенство» выходит в белых заплатах, наложенных цензурой, всякое слово правды влечет за собой наказание по законам военного времени…

Роза и Клара ценят каждую минуту этой своей встречи.

— В сущности, случилось самое страшное, — говорит Роза. — Грянула война, и мы оказались разобщенными. Предложение из России словно огонек впереди.

— И все же мы плывем по темной реке, Роза, так много препятствий, и вовсе не видно, как их обойти.

Даже для сугубо предварительных переговоров необходимо выехать в другую страну. Они выедут, скажем, в Амстердам и вызовут туда некоторых лично знаковых им деятельниц женского движения. С ними надо говорить уже о конкретных сроках и месте конференции.

Их беседа прерывиста, как дыхание взволнованного человека, они касаются то одного, то другого…

— Были письма от Максима?

— Несколько дней назад. Где он, непонятно. Естественно: военная цензура. Скорее всего в полевом госпитале у самых позиций.

— Клара, что сталось с Эммой Тагер? Она открыла мне дверь, и я едва узнала ее…

— Ее муж убит.

— А дети?

— Сын призван…

Они договариваются:

— Когда будет решено о встрече в Амстердаме, мы с тобою съедемся, скажем, в Дюссельдорфе, да?

— И поедем вместе?

— Конечно. Если нам дадут визу — хорошо. Нет — добудем чужие паспорта. Есть же у нас опыт подполья?

— Лишь бы удалось списаться со всеми.

Лампа на столе шипит, и Эмма входит со свечой в руке:

— Этот керосин военного времени…

— Посиди с нами, Эмма… Что говорят женщины на рынке?

— Все тоже, Роза. Что скоро и на мясо будут карточки. И шлют проклятья войне и тем, кто ее начал.

За окнами синеет вечер.

В помещении тепло и уютно, на дешевых обоях дрожат тени, пламя свечи слегка колеблется.

И в эту минуту бойко и быстро зазвонил колокольчик входной двери.

Роза скользнула в узкую дверь за стойкой.

Вошел невысокий мужчина в дорогой шляпе, в модном касторовом пальто.

— Добрый вечер! — произнесла Эмма. — Пожалуйста, раздевайтесь!

Посетитель повесил шляпу и пальто на оленьи рога и пригладил одинокие волоски на лысине. Столиков было тут всего три, и он быстро сообразил, что может подсесть к даме, которая в одиночестве допивала кофе в свете догорающей свечи.

— Вы позволите? — спросил он учтиво.

— Пожалуйста.

Эмма внесла заправленную лампу, и теперь незнакомец во все глаза смотрел на Клару.

— Фрау Цеткин! Боже мой, фрау Цеткин! Сколько лет я не видел вас!

— Я узнала вас, господин Лангеханс. Хотя вы несколько изменились!

— Какая неожиданная встреча! — все не мог успокоиться адвокат. — Что можно у вас выпить, чтобы согреться? — обернулся он к Эмме. — Чего бы я хотел? Ха-ха! Мало ли чего бы я хотел? Французского шампанского! Русскую водку! Но как патриот я готов выпить рюмку рейнвейна. Большую рюмку рейнвейна. И кофе конечно.

— Где же вы теперь проявляете свой патриотизм, господин Лангеханс? — осведомилась Клара.

— О! Я стар и немощен… Конечно, для того чтобы сидеть в окопах. Но можно служить фатерланду и другим путем. Я прокурист[14] фирмы, работающей на оборону.

— «Нойфиг и сыновья»? — внезапно вспомнила Клара. — Скажите, а как они, сыновья?

— Уве процветает, а что касается Георга, то он на позициях. О нем ходят плохие слухи. Он всегда был несколько экстравагантен. Но это хорошо в мирное время. Когда идет война, лучше шагать в ногу со временем. Не правда ли?

— Как сказать. Вы, наверное, знаете, что, когда солдаты переходят мост, подается команда: «Идти не в ногу!» Иначе есть опасность провалиться.

Лангеханс улыбается воспоминанию:

— Георг Нойфиг! Вы помните его выставку незадолго до войны? На ней было все «не в ногу».

— «Не в ногу» с кем?

— С искусством, конечно.

Нет, Клара не склонна вступать в дискуссию об искусстве:

— Георг Нойфиг тоже человек немолодой. Что он делает на позициях?

— Таскается с мольбертом и красками и, говорят, именно там, где горячо.

Он понижает голос:

— Понимаете, фрау Цеткин, его мазня вовсе не безобидна: он рисует ужасы войны. Только ужасы.

— А разве есть радости войны?

— Победа — венец войны! — напыщенно восклицает Зепп.

Он спохватывается:

— Я понимаю: вы придерживаетесь других воззрений. Для вас патриотизм…

Клара перебила его:

— Патриотизм, который оборачивается палачеством для других народов, — такого патриотизма я не приемлю.

Но она вовсе не хотела вступать в спор.

— А семья Георга Нойфига — вы что-нибудь знаете о ней?

— Сыновья Георга пренебрегли помощью дяди и, кажется, очень нуждаются. Младший, Эрих, подавал большие надежды, но потом его исключили из Академии художеств. За недостойное поведение.

— Он что же, спился?

— Отнюдь. Кажется, участвовал в антивоенной демонстрации.

Адвокат допил свое вино.

— Что вас, собственно, привлекло сюда, господин адвокат?

— В Штутгарт? Здесь один из моих доверителей.

— А в это непритязательное кафе?

— О, чистый случай. Видите ли, я на автомобиле…

— Господин адвокат всегда на уровне века!

— Да, я веду дела современных, в высшей степени современных фирм. Что-то забарахлил мотор; я вызвал из гаража механика. Он уже должен быть тут. Рад был встретить вас, фрау Цеткин.

— Роза уснула. Уткнувшись носом в подушку, как ребенок… Ложись и ты, Эмма. У тебя был тяжелый день, — сказала Клара.