Гертруда Тринчер - Рутгерс

— Какая приятная неожиданность! — радуется консул. — Сколько лет прошло после Роттердама! Вы обязательно должны прийти к нам домой, жена будет рада вас видеть.

— К сожалению, не могу, надо срочно ехать, — благодарит Себальд.

— На родину? Знаю. — Консул усмехается. — С полчаса назад мне звонил мой немецкий коллега. Он счел нужным предупредить меня, что в Голландию собирается вернуться коммунист, и сообщил, что отказал вам в проездной визе через Германию.

— А вы? — спрашивает Себальд.

— О, я уже объяснил немцу, что мы не столь боязливы. Инженер Рутгерс может спокойно вернуться в Голландию. Я убедил его изменить решение. Виза вам разрешена.

В Берлине Себальд немедленно связывается с членами ЦК Германской компартии. Компартия в Германии официально не запрещена, но ее деятельность требует строгой конспирации. Заседания ЦК проходят нелегально. Странной была эта нелегальность. Для пущей конспирации собрания руководителей партии проходят в великолепной вилле, специально снятой для этой цели. Порой, чтобы замести следы, встречаются в роскошном отеле или за изысканным дорогим обедом в первоклассном ресторане. Себальд пытается указать на это нездоровое положение. Действительно, роскошь, которой окружал себя ЦК, вызывала отчуждение масс и способствовала появлению в среде партии крайне левых тенденций.

Себальд подолгу беседует с представителями ЦК. Они обсуждают возможность наладить связи с Москвой, договариваются об участии немецких товарищей в работе будущего Амстердамского бюро, о нелегальной пересылке партийных документов, литературы и писем в другие европейские страны. Все партийные документы, привезенные из Москвы, Себальд просит отправить вслед за ним нелегальным путем — брать их с собой рискованно.

Предосторожность оказалась не напрасной. На голландской границе Себальда задержали.

Длительный допрос, тщательнейший обыск. Перетряхнута каждая вещь в чемодане, простуканы крышка и дно. Не менее строг и личный обыск. Ничего предосудительного найти не удается. Но полицейские не отказываются от своих подозрений. Себальд проводит ночь в комнате пограничной охраны. Утро не приносит изменений.

— Вы будете отвечать за свои действия, — наступает Себальд на начальника пограничной полиции, — это произвол.

Полицейский мнется.

— Одно из двух, — продолжает Себальд. — Либо вы немедленно даете мне возможность ехать дальше, либо отправляете мою телеграмму.

— Телеграмму? — На это полицейский, наконец, соглашается.

«Незаконно задержан на границе. Прошу немедленного вмешательства. Инженер Рутгерс», — пишет Себальд. А сверху адрес министра Эйселштейна, который был начальником Себальда еще во время его работы в Роттердаме.

Неизвестно, был ли получен ответ на телеграмму Себальда или подействовал самый факт обращения к члену правительства, но Себальд вскоре был освобожден.

Сидя в поезде, увозящем его в Роттердам, Себальд облегченно вздыхает. Первые шаги, чтобы выполнить задание, полученное в Москве, пройдены — он в Голландии. Есть договоренность с ЦК Германской компартии об ее участии в Амстердамском бюро, о нелегальных связях с другими странами Европы. Партийные документы в безопасности.

В Роттердаме свидание с отцом. Почти десять лет они не виделись. О многом надо было рассказать. Кажется, никогда еще они так не понимали друг друга, не были так близки.

— Барта сказала, что ты однажды был у Ленина, — говорит Ян Рутгерс.

— Дважды, — отвечает Себальд.

В тот же вечер он выезжает в Амерсфорт, где поселилась Барта с Яном и Вимом. А Гертруда еще в Японии.

Нужно ли описывать эту встречу, где радостные возгласы, расспросы и рассказы беспорядочно сменяли друг друга. Лишь поздно вечером, когда ребята, наконец, уснули и Себальд устало вытянулся в кресле, Барта обеспокоенно вгляделась в его лицо.

— Ты выглядишь совершенно измученным, Себальд. Ты плохо поправился после болезни. Завтра мы идем к врачу.

— Резкое переутомление. Нужен длительный отдых, — заявил врач после тщательного осмотра. — И разве вы не знаете, что у вас сахарная болезнь? Строжайшая диета. Ни грамма сахара, только сахарин. Никаких сладостей. Как можно меньше хлеба, картофеля, вообще мучного. Это на всю жизнь.

— И больше никак нельзя лечить эту болезнь? — спрашивает Барта.

— Пока нет. Мы работаем над новым средством — инсулином, но оно еще в стадии разработки.

— Теперь ты будешь лечиться и отдыхать, — говорит Барта на обратном пути домой.

— Диету я буду соблюдать, это еще одна забота тебе, Барта. А отдыхать — нет.

Амстердамское бюро было основано. В него вошли Гортер. Паннекук, ван Равеотейн, Роланд-Гольст, Вайнкоп и Рутгерс, выполнявший обязанности секретаря. Главной задачей бюро было подготовить созыв Второго конгресса Коминтерна, вести широкую пропаганду в поддержку Октябрьской революции. Воззвания, декларации, манифесты под единым лозунгом «Руки прочь от Советской России!» рассыпались во все страны, с которыми удавалось наладить связь.

Был создан специальный аппарат, занимавшийся нелегальной переброской людей через границы, пересылкой партийных документов, газет, брошюр. Бюро готовилось к созыву Международного совещания в Амстердаме, оно должно было решить, где и когда будет созван Второй конгресс III Интернационала, подготовить программу его работы.

Но деятельности бюро все больше мешают серьезные разногласия между его членами, особенно в оценке международного рабочего движения.

— В высокоразвитых европейских странах революционный переворот невозможен. Русская революция — местное явление, — утверждает ван Равестейн.

Гортер и Паннекук идут еще дальше Равестейна в недооценке Октябрьской революции. Они считают, что в России совершен исторически незрелый эксперимент.

Рутгерс и Вайнкоп не сдаются. Всюду, где возможно, они отстаивают свое мнение:

— Первое государство рабочих и крестьян, новая демократическая форма Советской республики имеют мировое историческое значение. Это надо постоянно разъяснять всем трудящимся, на примере России учить их борьбе против буржуазии своих стран.

Роланд-Гольст со свойственным ей поэтическим лиризмом страстно восклицает:

— Советская Россия живет и будет жить! Товарищи, вы не видите основного — жертвенной радости революционеров, которая напоминает самозабвенную веру первых христиан. Мужество наших русских братьев беспримерно.

Примирить эти мнения нельзя. Совместное сотрудничество становится невозможным. В результате вся повседневная работа ложится на плечи Вайнкопа, Роланд-Гольст и Рутгерса. Предвидя, что раскол неминуем, они прилагают все усилия, чтобы сохранить бюро и созвать Международное совещание.