Карин Мюллер - Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой

Им стала Юкико.

«Ты хочешь замуж?».

Мы с Юкико сидим за кухонным столом и готовим начинку из мелко нарезанной говядины и овощей для ее фирменных пельменей. На этот вопрос есть лишь один правильный ответ, но за ним неизбежно последует проповедь, которую я больше не хочу слышать. Конечно, хочу. Если ответить так, моя жизнь станет невыносимой.

«Если он будет любить меня по-настоящему, — осторожно начинаю я, — ему будет не так уж важно, что я не очень хорошо готовлю».

«Может, сначала и нет, но через два-три года его сердце остынет». — Она говорит с абсолютной уверенностью.

«Может, я сумею найти человека, который полюбит меня за другие качества».

«Нет».

Через час слышу за дверью ее шаги. Постучавшись для вида, она не дожидается ответа и уверенно заходит в мою квартиру.

«Я еду в Нидерланды на восемь дней повидаться с братом», — объявляет она.

«Восемь дней! Мы будем скучать», — отвечаю я.

Она достает лист бумаги, где от руки нарисован календарик и написано много слов большими печатными буквами. «Каждый вечер ты будешь готовить ужин к приходу Гэндзи», — сообщает она.

Мои ноги холодеют, а в животе все переворачивается. Кулинария Юкико — это целое искусство. Даже в обычный день на обеденном столе столько всяких тарелочек, что скатерти почти не видно. К пище в доме Танака относятся серьезно, как к колебаниям на фондовом рынке.

«Юкико, я не смогу. Я не могу даже прочитать надписи на упаковках в супермаркете!»

«У тебя есть словарь».

«А Дзюнко? Наверняка у нее лучше получится».

«У Дзюнко, — тут Юкико замолкает, чтобы до меня лучше дошло, — есть работа».

«А не может Гэндзи ужинать в офисной столовой? — в панике спрашиваю я. — Наверняка там готовят намного лучше».

«Гэндзи это не подходит».

Ах так. Зато это подходит мне — глядишь, и я однажды смогу заполучить мужа.

Меня ждет катастрофа.

Юкико продолжает показывать мне свой график, но я в глубоком шоке и не могу протестовать. Каждым утром в 9 часов я должна быть дома: приходит курьер из химчистки После обеда — еще несколько курьеров. Цветы на втором этаже нужно поливать каждый день, ни в коем случае не пролив ни капли на мебель. Мусор вывозят по средам и субботам, поэтому его нужно вынести к 6 утра — но ни в коем случае не накануне вечером Утром во вторник я должна пойти в гости к подруге Юкико, которая научит меня готовить те самые пельмени с мясом — на их приготовление уходит 6 часов, и нельзя использовать полуфабрикаты. В среду я должна сопровождать Гэндзи на ужин к друзьям семьи. Их сын хочет прийти к нам в следующие выходные. Буду ли я дома?

«Нет, — еле слышно отвечаю я. — У меня работа».

Все, что угодно, лишь бы не готовить для выводка придирчивых родственников Юкико, пытаясь хотя бы отдаленно достичь ее кулинарного уровня.

Она уходит, а я так и стою в оцепенении.

«Ты должна сделать так, как она говорит», — заявляет Роберто.

«Но будет гораздо лучше, если Дзюнко…»

«Не важно, как по-твоему лучше. Юкико — твоя старшая. Ты должна делать все, как она говорит».

Он, конечно, прав, хотя моя душа и восстает против этого всеми фибрами. Для меня нет ничего важнее свободы и равенства. Но в Японии вся жизнь базируется на иерархии, так уж сложилось веками. Японцы научились верить, что у каждого в жизни есть свое место. Они стали зависимыми от чувства безопасности, которое приносит иерархический общественный порядок. Правильно это или нет, справедливо или нет, ведет ли к обретению личного счастья — все это по большей части не важно. Высшая добродетель — это когда человек осознает свое место в обширной паутине взаимозависимых отношений, из которых и состоит общество.

Эта концепция уходит корнями в японскую историю. В Японии издавна существовала четкая кастовая и классовая структура, но в 1603 году одному человеку удалось объединить страну и создать общество строгой иерархии, просуществовавшее 250 лет. Это был сёгун Иэясу Токугава. Установленные им суровые нормы формируют схему общественных отношений в Японии и по сей день.

Токугава поделил общество на 4 класса. Каждая семья должна была обозначать принадлежность к тому или иному классу на входной двери своего дома. Всем японцам предписывалось жить в соответствии с местом, занимаемым в иерархии. Высшую ступень занимали самураи, военная элита. Далее следовали земледельцы, опора общества, — они находились под суровым контролем и платили непомерные налоги. Торговцы разместились ступенью ниже — они ничего не производили, и потому их считали за паразитов. Деклассированные элементы располагались в самом низу. Нищие, слепые, неприкасаемые — их совсем не считали за людей, не учитывали даже в ежегодной переписи населения.

С прошествием времени сёгунат (правительство) Тогукавы взял под контроль все аспекты повседневной жизни. Крестьянам чаще всего не разрешали есть рис, выращиваемый их собственными руками, — только кормовое зерно и просо. Десятники могли носить платье из грубого шелка, но простым земледельцам приходилось довольствоваться одеждой из льна и хлопка. Одежда из красных и розовых тканей, а также узорчатая считалась табу. Даже размер стежков регулировался правилами. Земледельцам разрешалось использовать седло для верховой езды, но запрещалось подстеливать одеяло. Существовали особые законы, регулировавшие расходы: они определяли, в каких домах могут жить граждане, сколько денег им позволено потратить на похороны и какого размера зонтик им разрешено иметь

В оправдание железной системы контроля за обществом сёгун приводил учение Конфуция, в котором огромный упор делается на правильное поведение и послушание. В конфуцианстве все человеческие отношения делятся на 5 типов: правитель/подчиненный, отец/сын, муж/жена, старший брат/младший брат, друзья. Для поддержания порядка в этих отношениях должны соблюдаться определенные правила. Долг каждого гражданина — смириться со своим положением, принять его с достоинством и беспрекословно подчиняться старшим по рангу.

После правления Токугавы 250 лет Япония провела вне времени. Технический прогресс и изобретения были запрещены законом, общество заморозилось на уровне XVII века. Контакты с внешним миром запрещались и карались смертной казнью. Мельчайшие аспекты жизни были предопределены и 2,5 века оставались неизменными. Это общество не знало свободы, но обретало успокоение и защищенность в системе, где каждый знал, что от него требуется. Земледельцы возделывали землю, в точности как когда-то их деды, носили ту же одежду и подчинялись тем же правилам. Одно поколение сменяло другое, и постепенно иерархия и структура вошли в саму ткань общества, сплелись с ним воедино.