Илья Басс - Жизнь и время Гертруды Стайн

С таким утверждением можно согласиться лишь отчасти. Неверно было бы объяснять случившееся только этим обстоятельством. Рано или поздно в родственные или дружеские узы, как бы тесны они ни были, вмешиваются как внутренние метаморфозы, так и внешние обстоятельства.

Нет смысла перебирать все слухи. На переднем плане просматривались очевидные и серьезные причины.

Лео, к тому времени ставший законченным художником и полностью сформировавший свои артистические вкусы, не разделял мнение сестры о значимости Пикассо («полное неприятие»). Его собственные работы явно демонстрировали увлечение реализмом. Дадаизм и кубизм, столь любимые Гертрудой и Пикассо, отталкивали его. Это, естественно, вызывало постоянные раздоры в процессе покупки картин. Но, как заметил один из близких знакомых семьи: «Там было больше [причин], чем просто споры о Пикассо. Элис на самом деле не хотела, чтобы они [брат и сестра] были настолько близки». Лео догадывался, к чему идет дружба его сестры с Токлас, не одобрял будущего финала и мог, по мнению Токлас, ему помешать.

Ухудшению взаимоотношений способствовало и знакомство Лео с Юджинией Озиас, более известной как Нина с Монпарнаса. Нина, дочь профессора математики, появилась в Париже в 1901 году в возрасте восемнадцати лет. Семья предполагала, что девушка продолжит занятия пением. Поглощенная вниманием молодых людей, она провалила вступительные экзамены в консерваторию. Отец прекратил посылать деньги, но Нина продолжала беззаботную жизнь, иногда зарабатывая гроши пением на улице, иногда позируя монпарнасским художникам. Не обошлось и без сеансов проституции. Нина утверждает, что увидела Лео в 1905 году в Люксембургском саду и, указывая на него, сказала друзьям: «Когда-нибудь он будет моим мужем». И стал, но после нескольких периодических разрывов, …спустя 16 лет!

Нину на улицу Флерюс привел и познакомил со Стайнами знакомый скульптор примерно в 1909 году. Лео пригласил Нину позировать. Но не прошло и нескольких месяцев, как художник и его модель стали любовниками. Достаточно ординарная история для пары художник-модель, но внесшая в жизнь Лео много изменений. Он стал чаще пропадать в кафе с Ниной, а позже снял небольшую студию, где не только работал, но и встречался со своей любовницей. Не приводить же ее на улицу Флерюс!

Интересная деталь. Лео отрицательно относился к открытым проявлениям лесбийской любви сестры. Сестра же, в свою очередь, никак не могла привечать избранницу брата, пользующуюся сомнительной репутацией.

Мейбл Викс утверждала, что увлечение Лео Ниной, «уличной девкой», привела Гертруду в ярость. Она чувствовала себя преданной и покинутой тем, кто всегда был рядом с ней. Ей была принципиально важна поддержка, а Лео без обиняков отказал в этом. Его заявления о том, что Гертруда не в ладах с языком, не понимает, что пишет, ранили самолюбивую сестру.

Гертруда сама нигде не высказывалась по поводу ссоры. Токлас в письме к Ван Вехтену заметила, что Лео устроил ей «невыносимую жизнь». Сам Лео придал разрыву психологическую окраску:

Одной из самых больших перемен, ставшей решающей в последнее время, явилась дезинтеграция между Гертрудой и мной. Появление Элис явилось божьей благодатью, поскольку оно способствовало происшедшему [разделению] без апокалипсиса. По мере взросления мы обнаружили, что практически нет ничего в этом мире, в чем бы наши взгляды совпадали или хотя бы были похожими. Ключевым моментом здесь, безусловно, является различие в нашей деятельности… [во-первых] я никогда не замечал у Гертруды интереса к критическому анализу идей, а во-вторых, у меня не существовало никакого стремления к славе. Разумеется, я хотел оказаться правым, но я вполне удовлетворен.

Отвечая на критические замечания в его адрес, появившиеся, видимо, после смерти Гертруды, Лео за несколько дней до собственной кончины оставил небольшую заметку. В ней он в который раз разъяснял различие между собой и сестрой. Его интерес лежал в сфере науки и философии, тогда как Гертруда погрузилась в анализ человеческих личностей и характеров. И заключил разъяснение словами: «Некоторые обозреватели говорят о родственной вражде. Мы никогда не ссорились, за исключением минутных размолвок. Мы просто были различны, и каждый прошествовал своим путем».

Постоянное пребывание нового человека на улице Флерюс привело и к чисто бытовым конфликтам, включая денежные.

Дезинтеграция или нет, но с появлением нового жильца Лео почувствовал, что ему нет места на улице Флерюс. К тому же его положение и авторитет, до того главенствующие, изменились; Гертруда стала доминирующим фактором, баланс власти сменился в пользу женщин. Лео не захотел подчиняться новым условиям, не захотел оказаться лишним.

Денежные расходы в момент разделения посчитали, начиная с совместного приобретения японских литографий, включая затраты на публикацию сборника Три жизни. Учитывались дополнительные расходы на проживание Токлас и ухаживание за Ниной Озиас. Разумеется, не считали копейки, Лео просто обосновал финансовый status quo. Картины разделили довольно мирно. Камнем преткновения оказались Яблоки Сезанна: «Яблоки Сезанна представляют для меня уникальную ценность; ничто не может их заменить» — писал Лео. Гертруде пришлось с этим согласиться[26]. Несмотря на высказанную иронию касательно Пикассо, Лео хотел оставить у себя некоторые его рисунки:

Превыше всего меня заботит, чтобы каждый имел причины сохранить у себя то, что он хочет; я доволен, что Ренуар достаточно безразличен тебе настолько, что ты готова от него отказаться, и равным образом безразличен мне Пабло, а потому ты можешь оставить у себя его столько, сколько заблагорассудится… Я предпочитаю [раздел] таким образом и надеюсь, что мы будем оба жить счастливо и взаимно поддерживать соответствующие отношения…

В результате Лео достались небольшие картины Сезанна и все картины Ренуара и Матисса, за исключением Женщины в шляпе; у Гертруды остались все крупные полотна Сезанна, включая Портрет жены, и весь Пикассо.

Токлас вспоминала, как носилась с картинами под мышкой туда-сюда, пока брат с сестрой утрясали, у кого что останется — ведь они между собой уже не разговаривали.

После ухода Лео с улицы Флерюс обеим сторонам потребовались дополнительные расходы, сверх обычных месячных поступлений. Лео, понятно, нужны были деньги на переезд и устройство на новом месте, а женщины планировали сделать ремонт и приобрести нужную мебель. Необходимые средства изыскали продажей картин. Но если Гертруда неохотно и вынужденно продала несколько картин Пикассо, включая Девочку на шаре[27], то Лео избавлялся от многих, принадлежащих ему, десятилетних приобретений, за исключением Ренуара. Разочаровавшись в Пикассо, он продал даже ранние его работы, дабы купить картину Сезанна. Следом исчезли картины Матисса. А затем Лео и вовсе отошел от коллекционирования: «Мой интерес к Сезанну увял, Матисс был в застое, Пикассо занялся дурачеством, я начал отсутствовать в субботние вечера». Такая «распродажа» произвела малоприятное впечатление на авторов картин, но Лео ожидаемая реакция не беспокоила. Разве вот Матисс, которого боготворил и с которым он и Майкл были близки. Послание художнику с объяснением не помогло. Из письма Нине Озиас: «Кто-то сообщил мне, <… > что Матисс жаловался не на то, что я продал его картины — это, естественно, ранило его, поскольку продемонстрировало, что они не имели для меня достаточной ценности, чтобы удержать их у себя, — но потому, что я написал единственно с целью извиниться за свой поступок».