Андрей Балканский - Ким Ир Сен

Сразу после приезда Кима в Пхеньян Меклер организовал его встречу с главой Южнопхеньянского комитета по подготовке воссоздания государства Чо Ман Сиком в ресторане «Хвабан». Чо имел прозвище Корейский Ганди и считался ключевой властной фигурой на Севере после капитуляции японцев. Советское военное командование активно пыталось наладить с ним диалог: именно он стал главой Административного комитета пяти провинций — первого северокорейского правительства.

Ким и Чо сразу не понравились друг другу. Иначе и быть не могло — слишком разными по происхождению, социальному положению и взглядам были эти люди. Чо Ман Сику было уже за 60. Он принадлежал к «сливкам» корейской интеллигенции: родился в зажиточной семье, получил элитное образование в японском университете Мейдзи и считался одним из идеологов и лидеров корейского национализма. Генерал-полковник Иван Чистяков вспоминал об общении с Корейским Ганди: «Во время беседы Чо Ман Сик сидел в кресле неподвижно, с закрытыми глазами. Можно было подумать, что он спит. Лишь изредка, молча, еле заметно он кивал головой в знак согласия или качал головой, возражая. Вел он себя как старший по возрасту среди присутствующих, видимо, полагая, что чем меньше будет говорить, тем выше будет его авторитет»8. Хотя такое поведение в принципе не является странным для пожилого корейца, было очевидно, что убежденный антикоммунист Чо не желает работать под началом «советских оккупантов». А молодого Кима он просто не воспринял всерьез. И совершенно напрасно.

10 октября 1945 года Ким Ир Сен становится членом только что созданного Северокорейского бюро компартии Кореи. (В КНДР этот день торжественно отмечается как дата создания правящей Трудовой партии Кореи — ТПК.) Компартия, распущенная Коминтерном в 1928 году, была восстановлена на Юге старым подпольщиком Пак Хон Ёном сразу после капитуляции японцев. Формально Северокорейское бюро считалось ее частью, но очень скоро стало независимым от Сеула. Возглавил бюро пожилой коминтерновец Ким Ен Бом, не имевший особых политических амбиций.

А 14 октября в Пхеньяне состоялся грандиозный митинг в честь освобождения страны, на котором Ким впервые выступил перед народом. Советская военная администрация поработала на славу. В течение нескольких недель горожанам рассказывали о митинге, раздавали листовки, украшали город лозунгами и флагами. В назначенное время десятки тысяч пхеньянцев, многие в белых одеждах с цветами в руках собрались возле горы Моран. Такая помпезность была не случайной. Митинг должен был символизировать рождение новой Кореи, благодарной советским солдатам-освободителям.

Ким поднялся на трибуну и встал рядом с Чо Ман Сиком, Ким Ен Бомом и генералами Лебедевым и Чистяковым. Еще вчера он думал, не выйти ли на митинг в советской военной форме. У него даже не было своего костюма, так что его пришлось одолжить у одного из знакомых. В штатском было немного неудобно с непривычки. Но орден Красного Знамени Ким все-таки надел, и он поблескивал на груди в лучах осеннего солнца.

Выступил Чо Ман Сик. «Я слышал, что Корея освобождена, но, не зная, во сне или наяву, попробовал ущипнуть себя за руку, да, действительно ощущаю боль!» — говорил он, щипая себя за руку, и пхеньянцы аплодировали артистично выстроенной речи.

«Слово имеет национальный герой, легендарный партизанский вождь Ким Ир Сен», — объявил ведущий митинга генерал Чистяков. Ким поднялся на трибуну и начал читать речь. Он говорил о национальной консолидации, о том, что каждый должен внести свой вклад в возрождение Кореи, у кого есть силы — силами, у кого знания — знаниями, у кого деньги — деньгами… Впрочем, разве было важно в тот момент, что он говорил? Глядя на огромную массу народа, слушавшую его выступление, он испытывал смешанные чувства. Ему никогда не приходилось выступать перед таким количеством людей, поэтому он заметно волновался. Но к волнению примешивалось ощущение эйфории, счастья. Ради этого момента стоило скитаться по другим странам, сидеть в тюрьме, рисковать погибнуть от голода, холода или вражеской пули.

Закончив читать, он услышал ожидаемый шквал аплодисментов и возгласы «Мансэ!». Однако одновременно с этим по толпе пронесся и едва слышный ропот. Дело в том, что у многих вызвала сомнение молодость партизанского командира. Ему было всего 33 года, тогда как народная молва приписывала партизану Ким Ир Сену пятидесяти- или даже шестидесятилетний возраст. Сыграло свою роль и то, что Ким взял псевдоним погибшего ранее командира, и долгое отсутствие на родине, куда о боях с его участием доходила лишь обрывочная информация.

Чтобы развеять нежелательные слухи, советское военное командование организовало поход Кима в сопровождении журналистов и молодежи на малую родину, в Мангёндэ. Радостная встреча с дедушкой и бабушкой плавно перетекла в массовый банкет с односельчанами и товарищами детства, после чего разговоры о ненастоящем Киме быстро сошли на нет. Уезжая из Мангёндэ, он забрал с собой семнадцатилетнего племянника, которого назначил секретарем ЦК Корейского союза молодежи.

Неожиданно для всех и самого себя Ким Ир Сен оказался у руля нового формирующегося государства. Что собой представляли земля, на которую распространялась его власть, и ее население?

В советскую зону влияния на Корейском полуострове вошло 57 процентов его площади. 80 процентов этой территории составляют горы, здесь мало пахотных земель, и в этой части Кореи жило меньше людей — 11 миллионов человек против 17 миллионов в американской зоне. Японцы во время оккупации обратили внимание прежде всего на запасы полезных ископаемых в здешних местах. Они добывали и вывозили в метрополию каменный уголь, железо, алюминий, олово и редкоземельные металлы, строили заводы, фабрики и гидроэлектростанции, словом, проводили по-своему индустриализацию. В итоге к концу войны считалось, что промышленный Север более развит в экономическом отношении, чем преимущественно сельскохозяйственный Юг. Однако это не более чем условности, если вспомнить, что общая численность рабочих и служащих во всей Корее составляла мизерные три процента населения. В целом это была аграрная страна с преобладанием необразованного и нищего крестьянства.

Командующий 25-й армией генерал Чистяков так описывал положение дел в стране после освобождения: «Чем больше мы знакомились с условиями жизни большинства корейского населения, тем более тяжелое впечатление все это производило: страшная бедность, скученность, почти поголовная неграмотность, болезни… Трудности восстановительного периода в Корее напомнили пережитое в нашей стране после революции»9.