Теодор Гладков - И я ему не могу не верить…

Обычно каждый день далеко за полночь сотрудники КРО собирались в самой большой комнате отдела, чтобы согреть душу чаем (уже не морковным, а настоящим), а заодно в неофициальной обстановке обменяться новостями. Сюда частенько заходил и Артузов, чтобы побыть вместе с товарищами, пошутить, услышать их мнение по какому-либо вопросу, выпить кружку горячего чая за дружеской беседой.

Однажды, взглянув на часы и убедившись, что настал час чаепития, Артузов сложил дела в сейф, взял свою кружку и направился в большую комнату. Тихо, чтобы не помешать, открыл дверь. Все были в сборе. Вместе со всеми он с удовольствием пил крепкий чай, бодрящий, освежающий. К Артузову подсел сотрудник:

— Артур Христианович, хотел бы с вами поделиться своими сомнениями. Терзают они меня…

— Я вас слушаю…

— Я о Стаунице. Среди нас он, но не с нами. Не нравится он мне в последнее время.

— Мне тоже…

— Не в антипатиях дело. Глаз да глаз нужен за ним. Может предать в любую минуту…

— Спасибо за совет. Об этом и я думаю…

Услышанное встревожило Артузова. Прогуливаясь по длинному гулкому коридору, Артур Христианович стал размышлять. Действительно, со Стауницем, занимавшим видное место в оперативных делах и комбинациях, творилось что-то неладное. Выходит, он, Артузов, чего-то не заметил, пропустил и тем самым допустил ошибку. Ему казалось, что Стауниц уже понимает всю остроту классовой борьбы и стряхнул с себя остатки старой идеологической трухи, которая засоряла в свое время его голову. А выходит, если прав товарищ, Стауниц сменил только одежду?

Артузов вызвал к себе Стауница на беседу. Эдуард Оттович пришел весь какой-то взвинченный и в та же время поблекший. Лицо его в последнее время осунулось, но глаза по-прежнему смотрели напряженно и остро. Попросил разрешения закурить. Курил с жадностью, делая глубокие затяжки, словно для него уже не существовал завтрашний день.

Артузов говорил мягко и доверительно, ведь никаких конкретных фактов против Стауница у него не было. Ответы были предельно четки:

— Я не какой-нибудь залетный лебедь… Результаты моей работы вам известны. Время требует своего слуги, и я верный слуга порученного мне дела. К тому же учтите, я обещал верно вам служить… Не отступлю от этого обещания…

Хотя Артузов и был внутренне насторожен, но у него не нашлось сил сразу же выразить недоверие Стауницу. Нелегко сомневаться в человеке, который действительно заявляет о себе делом. К тому же он верил, что весы, как в свое время наставлял его отец, не могут вечно колебаться, та или другая чаша должна перевесить. Раз к нам пришел, должен быть с нами. К ним ему хода нет. В таких рассуждениях и родилась снисходительность Артузова, подкрепленная чистосердечными, как ему казалось, заверениями Стауница в своей лояльности. Когда Стауница только привлекали к работе в ВЧК как знатока методов польской, савинковской и иных разведок, он бросил весьма емкую фразу: «Принимайте всего, какой я есть, или не принимайте вовсе». Дело тогда неотложно требовало принять Стауница со всеми его недостатками и идейной ущербностью.

Что оставалось Артузову сказать Стауницу в заключение беседы? Безо всяких дипломатических уверток он заявил прямо:

— Не верить в то, что вы только что произнесли, значило бы кровно обидеть вас. Но вы знаете и другое — легковерье мне тоже противно.

Стауниц не задержался с ответом:

— Вероломству чужд. Я знаю, что тащу за собой бремя прошлого. Но оно все облегчается и облегчается.

«То ли он действительно тяготится своим прошлым, то ли он законченный и ловкий мерзавец», — с досадой на самого себя подумал Артузов. Сколько колеблющихся людей пришло в революцию и приняло Советскую власть. Если вообще не верить людям, сам станешь слабее и уязвимее. Стауниц, конечно, совсем другое дело… Это не Якушев, чья преданность много раз проверена. Однако Артур Христианович полагал, что Стауницу — Опперпуту после его разоблачительных выступлений в зарубежной прессе, нескольких лет сотрудничества в «Тресте» обратного хода в прошлое нет.

Это оказалось просчетом Артузова, и не только его. Контроль за Опперпутом усилен не был, что и привело в конце концов к тяжелым последствиям.

Увы, время показало, что заверения Стауница в нынешнее время (в предыдущие годы он действительно работал вполне добросовестно) уже были спекулятивной фразой. Вращаясь в буржуазной и враждебной среде, он не выдержал, как выдержали Якушев и Потапов, ее постоянного идейного воздействия. Как листья на дереве в осеннюю пору, увядали его неокрепшие взгляды. Черную роль в судьбе Опперпута-Стауница сыграли и постоянные соглядатаи при «Тресте» от Бунакова и Кутепова — супруги Красноштановы, особенно она, Мария Владиславовна. Захарченко-Шульц была личностью сильной и неординарной. В германскую войну она добровольцем ушла на фронт, за безудержную, отчаянную храбрость была награждена Георгиевским крестом и произведена в офицеры. После революции оказалась в белой армии. Первый ее муж, офицер, погиб на гражданской войне. В эмиграции эта до фанатизма преданная монархической и «белой идее» женщина стала доверенным лицом генерала Кутепова, которого боготворила как единственного спасителя России. Своего гражданского мужа, также бывшего офицера, Георгия Николаевича Радкевича она полностью подчинила своему влиянию.

Мария Владиславовна была ярой приверженкой самых крайних, террористических методов борьбы с Советской властью. Находилась она чаще всего в Финляндии, где работала в тесном контакте с известным антисоветчиком и организатором диверсий Николаем Бунаковым. Захарченко-Шульц регулярно с помощью «Треста» проникала на советскую территорию и общалась здесь чаще всего именно с Опперпутом-Стауницем.

Постоянное общение с Захарченко-Шульц было не единственным фактором, размывавшим и без того не слишком прочные идейные и нравственные устои Стауница. Он стал заниматься темными финансовыми махинациями, в том числе валютными. Стауниц имел денег намного больше скромного чекистского жалованья: в руки ему плыли тысячи. Слабость Стауница к деньгам заметило эстонское посольство, с которым он имел тесные связи, поскольку снабжал эстонскую разведку информацией, подготовленной в ОГПУ. Посольство подогревало жадность Стауница. Резидент эстонской разведки кроме обговоренной платы за «услуги», контролируемые чекистами, стал понемногу ссужать его деньгами в «личном плане». Постепенно долг Эдуарда Оттовича возрос до 20 тысяч рублей — суммы по тем временам огромной. Стауницу всегда хотелось жить на «солнечной стороне». Он прикинул, что, оказавшись за границей, сможет получить большие деньги, если предоставит новым хозяевам те сведения о работе ВЧК — ОГПУ, которыми располагал. Алчность плюс идейное и моральное воздействие Захарченко-Шульц толкнули его на прямое предательство. Он только ждал и дождался в конце концов удобного случая для бегства.