М. Загребельный - Сергей Параджанов

Из Тбилиси он вез для президента США Рональда Рейгана коллаж с текстом на английском языке. У Параджанова было шесть знаменитых работ на тему старца из рафаэловской «Сикстинской капеллы»: две (или три) в его ереванском музее, один мы с ним в тот год вручили мхитаристам Венеции (конгрегация армянских церковников, основанная в XVIII веке монахом Мхитаром Себастаци на острове Сан-Ладзаро), другой – Фонду Пазолини. А коллаж для Рейгана остался в чемоданах. Правда, их на следующий день привезли в гостиницу, тысячу раз извинились».

Фрагмент пресс-конференции Мастера в «Линкольн-центре»: «Для визита сюда два месяца шил костюм. Но в Лондоне застряли чемоданы с икрой и водкой, поэтому предстаю перед вами в жалком затрапезном виде.

Я – экспонат перестройки. Долго сидел в тюрьме, три пятилетки был невыездным и очень хорошо себя чувствовал. Но советскому правительству понадобились учебные пособия, и за 6 месяцев оно подарило мне поездки в четыре капиталистические страны – Нидерланды, Мюнхен, Италию и Лондон. Вы, мои друзья, должны понять, как трудно мне будет возвращаться в социализм. Но я надеюсь, что успею показать вам туалет, который сшил для себя и для Феллини.

Картина «Ашик-Кериб» была показана в Мюнхене. Поэтому она потеряла право участвовать в конкурсе на фестивале в Венеции. Но жюри Венецианского фестиваля решило обратиться в Американскую киноакадемию с просьбой разрешить выдвинуть фильм на «Оскара»…

Героя фильма играет 23-летний курд. Он безумно красив и талантлив. Я не мог привезти его сюда. Его не выпустили. Он – студент театрального института, мечтает поставить в курдских костюмах «Гамлета». В Италии Мастроянни говорил мне, что хочет пробовать его на роль юного Гарибальди».

В 1990 году смертельно больного Параджанова перевезли из Тбилиси в Ереван, где он жил в семействе Мисакян. Рядом была Светлана Щербатюк:

«…наши отношения никогда не прерывались. Я приехала к нему в Армению, когда он был уже тяжело болен. Сережа мало и редко говорил. Происходила странная, одним врачам только понятная компрессия речи: фразы стали двух-трехсловными, лишенными столь характерной для Сережи эмоциональной окраски. Сердце сжималось от боли и страха за него.

Был апрель. Чудная солнечная ереванская весна. Сережа сидел перед домом, а я – рядом с ним. Мне так хотелось убедиться, что интеллект его еще сохранен! И вдруг мне пришла в голову мысль: «Сережа! Помнишь, как ты меня мучил, заставляя аккомпанировать романс «Не ветер, вея с высоты?» – спросила я. «Да…» – односложно ответил он. И я стала напевать:

«Не ветер, вея с высоты, /Листов коснулся ночью лунной…» Тут я остановилась: «Прости, я что-то слова забыла!» Сергей вдруг продолжил, не искажая мелодии:

«Моей души коснулась ты. /Она тревожна, как листы. /Она, как гусли, многострунна!»

Я снова запела:

«Житейский вихрь ее терзал, /И сокрушительным набегом, /Свистя и воя, струны рвал, /И заносил холодным снегом…»

Я снова остановилась, а Сережа закончил романс:

«Твоя же речь ласкает слух, /Твое легко прикосновенье, /Как от цветов летящий пух, /Как майской ночи дуновенье».

Какой это был для меня подарок! Я чувствовала, я знала, что болезнь еще не стерла его память, что он думает, мыслит, переживает и… страдает».

В ночь с 20 на 21 июля 1990 года Параджанова не стало…

«Как снять фильм? То, что снимаешь, надо любить»

В 2004 году в Киеве завершились съемки фильма «Опасно свободный человек». Авторы решили «побыть Сергеем Параджановым», «прожить» эту фигуру изнутри, стилизовав свой фильм под манеру мастера.

На премьере в киевском Доме кино в начале 2005 года сценарист «Опасно свободного человека» С. Тримбач предупредил, что зрители не увидят картины о страданиях оскорбленного и обманутого художника, о жертве «антиукраинских сил». Закадровый голос режиссера фильма Р. Ширмана: «Время от времени Параджанова сажали за решетку. Когда выпускали, он иногда снимал фильмы». Решение воплотить сценарий Тримбача он мотивирует вполне по-параджановски: когда узнал, что в детстве несколько лет жил в одном доме с режиссером, все сомнения рассеялись. Тримбач и Ширман пришли к согласию, определив Параджанова как «карнавальную личность», и собственную картину создали соответствующими средствами – хроникальные кадры и «свидетельства очевидцев» разбавлены анимацией и другими визуальными фантазиями.

…После премьерного показа режиссер с традиционной иронией сообщил, что ни один член съемочной группы так и не получил от Министерства культуры ни копейки за работу над фильмом.

Тримбач пишет: «Наша украинская традиция – вспоминать ушедших с непременным трагическим надрывом: «Ой, умер же наш Іваночко, умер, бідолашка він бідолашний…» На похоронах, на поминках – понятно, но ведь поминки не могут быть вечными. Вспоминается, на одном из вечеров памяти Параджанова завели ту же шарманку – о режиссере-мученике, который жил под страшным дамокловым мечом власти, преследовался ею, о человеке, которого так жалко и которого мы так недооценили. И тут вышел Роман Балаян и в присущей ему иронично-вальяжной манере сообщил публике, что все это чушь собачья. Что если бы это все довелось услышать Сереже, он смеялся бы до упаду Да не был он и не чувствовал себя несчастным. А с властью играл в опасные игры, чувствуя себя наравне с огромной чиновничьей ратью, которая не всегда врубалась в семантику его слов и поступков».

Фильмы Параджанова я бы порекомендовал, кто их не видел, не смотреть с кондачка. Если кто серьезно думает о высоком, позволю себе посоветовать первоначально прочитать книги «Сергей Параджанов. Коллаж на фоне автопортрета. Жизнь-игра», «Сергей Параджанов. Исповедь». Очень интересна книга Николая Блохина «Изгнание Параджанова». Признаться, мне лично мечтается пообщаться с великой хранительницей памяти о Параджанове, увидеть Кору Церетели…

Светлана Щербатюк, Сурен Параджанов, Кора Церетели – создатели книг о режиссере. Кубатьян полагает: «Мастер эксцентрики, мастер эскапады, чудак и сумасброд, ищущий на свою голову приключений и жизни без них не представляющий, человек не от мира сего, которого нежно любили друзья и терпеть не могли власти и который властям отвечал той же монетой – нелюбовью и презрением, – а друзей частенько шокировал, обижал и вообще ни с какими нормами не считался, знай себе фантазировал и куролесил, – этот миф отодвинул от себя реальность и безраздельно возобладал. Известно, что сам Параджанов, едва поняв: я маэстро, с артистизмом и в охотку крепил этот миф и в охотку на него работал. И пробил час очередного параджановского парадокса, теперь уже посмертного, – даже близкие друзья, вспоминая о замечательном режиссере, куда больше говорят о мифе, нежели о художническом наследии Параджанова. Больше того, миф – это нечто такое, без чего не обойтись искусствоведу, пишущему о маэстро. В предисловиях к сборникам, о которых у нас и шла речь, петербургскому с ереванским, слово «миф» является в первых абзацах и до конца не покидает арены. Нет, я не оговорился – все, что касается Параджанова, волей-неволей красуется на подмостках, арене, подиуме.