Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

3. Художественную ценность вещи признает.

4. Вещь не производит целостного впечатления.

Последнее замечание вполне понятно, так как Мордвинкин читал только девять глав.

«Мрачные краски»!? Что делать, в 18–19 году наряду с ярким было немало и тяжелого, мутного. Кроме того, настоящее утверждение неверно, потому что в романе даны и положительные типы революции (Капустин, Гребенщиков, Ванякин, Гильда), да и вопрос этот не так прост: дать в художественной вещи абсолютно положительные или отрицательные типы — невозможно, это дело агиток, в объективном освещении все плюсы и минусы захлестываются в узел и прочее — вам это прекрасно понятно.

Итак.

1. Дочитайте роман (две главы).

2. Дайте почитать еще, кому найдете нужным.

3. Я со своей стороны уже дал читать члену ЦКК[40] и, если будет нужно, отнесу Куйбышеву, хотя последнего делать мне бы не хотелось, так как он перегружен сверх всякой меры.

4. Лебедев-Полянский заявил Леонтьеву[41], что мой роман пущен по партийной линии. Что это значит? Позвоните ему и выясните. Во всяком случае я как коммунист всегда готов нести ответственность за свои писания.

11 марта [1925] 2.

«Есть на старой московской улице Плющихе, на углу Долгого переулка, неприметное серое здание, из тех, что до революции назывались „доходными домами“, — писал журналист Г. Григорьев. — Ничем не примечательный дом. А ведь на плане литературной Москвы, будь таковой вычерчен, его надо было бы особенно выделить. Здесь, в квартире на верхнем этаже, частыми гостями бывали Леонид Андреев и Серафимович, Бунин и Артем Веселый, Алексей Толстой и Сергеев-Ценский, Андрей Белый и Брюсов, Ольга Форш и Никандров. […]

Имя хозяина этой квартиры Николая Клестова-Ангарского связано с годами становления советской литературы, с деятельностью большой группы дореволюционных русских писателей…» 3

Из воспоминаний Марии Ангарской

Редколлегия «Недр» обычно собиралась у отца дома. В его кабинете читали рукописи. Бывали Вересаев, Артем Веселый, Иван Катаев, Глинка, Малышкин, Слетов, Зарудин, Никифоров, Тренев.

Рукописи обсуждались тщательно, высказывались чистосердечные мнения. После читки все переходили в столовую, где уже был накрыт стол. Пили за литературный успех прочитанной вещи. Часто пела Барсова. Это была интересная, интеллектуальная среда, в которой тон задавал Ангарский.

Ангарский как издатель был очень строг, его все боялись. Он даже Вересаеву не давал редактировать «Недра». Пройти «через Ангарского»

было трудно. Но Артема он ценил и печатал, значит, Артем писал хорошо.

Артем любил бывать у нас. Одно время, когда отец уехал в командировку за границу, Артем жил у него в кабинете и что-то писал там, возможно, «Россию» 4.

По-разному оценивали «Страну родную» критики.

Д. Горбов:

«Веселый обладает способностью чувствовать жизнь толпы — крестьянской, красноармейской, рабочей, бабьей, — умением расслышать в ней различные голоса, сливающиеся в один голос, и увидеть разные лица, сливающиеся в одно лицо. […]

Дар изобразительности составляет главную ценность „Страны родной“. Она-то и заставляет нас поставить этот роман в первый ряд произведений пролетарской литературы, оставленных нам этим годом [1925-м] как ценное наследие» 5.

К. Локс:

«Правда, тема стихийной России давно уже всем надоела. Надоела-то она надоела, а все-таки осталась, и Артем с этой темой справился лучше других. Ну, можно ли требовать от такой книги уставной композиции или правильно „развертывающегося сюжета“?

Люди тонут на каждой странице, намечается какая-то как будто длительная биография, тут же она забыта, орет и беснуется толпа, опять биография, опять толпа.

Какая-то связь между тем налицо и при этом крепкая, не растрепанная. События чередуются умело, по силе впечатления и контрасту. А нет биографической связи, — пожалуй, это даже и правильно. Попробуй он заострить свою повесть на сюжетной биографии — все сразу бы провалилось, потому что психология не его дело и вышла бы скучной. Герои стали бы героями, начали рассуждать, управлять событиями, и „Страна родная“ сразу бы потускнела среди книжных, вычитанных фраз. Такая опасность кое-где чуть-чуть проглядывает, но спасает юмор и любовь к бестолковщине. Спасают еще и богатые словесные средства. Синтаксис весь построен на короткой, стремительной фразе, на изобретательных свойствах богатейшего русского глагола: „с севера из рукавов лесных дорог сыпались обозы со штабами, ранеными. С далеких Уральских гор задирала сиверка. Остро пел жгучий, как крапива, ветер. Хмурь тушила день, садилось солнце на корень“. „С лесных болот задумчиво брели кисельные туманы“» 6.

Прозаик и критик Иван Васильевич Евдокимов[42] в письме Артему Веселому 10 июня 1926 года писал:

Прочитал, Артем, «Страну родную». Впечатление я вынес тяжелое. Книга твоя мрачная, жестокая, дикая. Ерунду про тебя писала критика. В книге твоей та же Гоголевская Россия, только прожившая еще одну сотню лет. Мрак, мрак, кошмар!

Картину революции ты дал крепко, во многих местах незабываемо. Как настоящий художник ты не подслащал свою книгу благонамеренностью, но ты слишком объективен — и твоего отношения ко всему тобой созданному нет. В конце концов у тебя нет ни одного типа, ни одного человеческого лица, о котором можно было бы сказать — вот это его любимец, вот с ним связано мировоззрение Артема. […]

Язык твой сочен, краснощек, слова круглые, можно ощупывать их грани, но ведь великорусский языковый запас — это океан слов — и досадны и часто не нужны провинциализмы. Какой же это к черту язык, если нужно слова комментировать в сносках! […]

Сюжет у тебя заменен густым бесконечным потоком образов, сравнений. Гильда и Ефим не удались тебе. Гильда совершенно схематична […] Павел твой наиболее интересный и милый, но ты его исказил в сцене с Лидочкой, когда он бьет ее прикладом в грудь. Совсем зря ты его застрелил из двустволки начальника станции. Превосходен Михеич. Тоже Танек — Пронек. Сцена с иконой (тема очень скользкая) сделана мастерски […] Очень хорош доклад Фильки, хотя и многословен. Моментами силен Капустин. Но вообще что-то все скомкано, когда чапаны едут в город: ни защиты, ни организации, одни мельком брошенные фразы. Где коммунисты, где рабочие? Заключительную часть книги я считаю самой неудачной […]