Генрих фон Лохаузен - Верхом за Россию

Это воплощает свою магию не только в музыке, во всегда возвращающемся падении мелодии в себя самой как в прелюдиях Шопена или в припевах грустных русских народных песен. Риторнели такого рода есть в пейзаже тоже. Уравновешенности классики вы здесь не найдете. Здесь не Эллада и не Тоскана, здесь их полная противоположность, для многих чуждая, но порой, все же, не чужая! Но начинается ли восток только в России или уже в Польше? Восток начинается уже у нас, начинается самое позднее на Эльбе, начинается уже всюду там, где появляются такие имена как Транслейтания, Тран-сданубия (Задунавье) Трансильвания, Трансднистрия — страны, у всех вместе которых, кажется, есть только западная граница, но никакой восточной. Можно узнать только их начало — большей частью это какая-то река — но никогда, где они заканчиваются. Остэльбия, земля к востоку от Эльбы, например: где она начинается, каждый может сказать, но где прекращается? На Одере, в Мемеле, на Двине, Волге или на Алтае? Остэльбия, это, без сомнения, Пруссия, но в одинаковой степени и вся Россия. Уже по ее ландшафту! Кто мог бы отрицать, что русский пейзаж глубоко врезается в наш: большие поля, песок, светлые березы и темные сосны, множество озер и над всем этим высокое небо.

Несомненно, на карте можно увидеть, где заканчивается полуостров Европа. Это та узость между Балтийским морем и Черным морем: Кёнигсберг в одном конце и Одесса в другом. Но восток начинается уже гораздо раньше, начинается уже там, где земля становится шире, уже в Мекленбурге, в Альтмарке и в Лаузице. Сначала это замечают по деревням. Дома становятся ниже, дороги шире, поля больше, живые изгороди и заборы реже. У всего сразу есть другая мера. Сама жизнь повинуется другому ритму. Здесь все считают более длинными периодами, большими удалениями. Естественные границ нигде больше нет только реки. Однако, реки — это не настоящие границы. Границы — это пустыни, океаны, высокогорные массивы: Сахара, Тихий океан, Гималаи; также Альпы, Пиренеи, Ла-Манш. О них можно сказать: они разделяют. Реки не разделяют. Они собирают воды, собирают жизнь. Речные границы реки враждебны к жизни, они — знаки человеческого произвола, этапы захвата. Как границу такого рода французы снова и снова требовали Рейн. Рейн, однако, как Нил: сердце ландшафта, не его край. И здесь это верно в еще большей мере. Где больше нет гор, морских берегов, там речные потоки предлагают единственное разнообразие.

Восток, говорят, начинался уже по ту сторону Вены и Берлина. Уже Шпрее более похожа на Неву, чем на Мозель, а что Азия «начинается на Реннвег» — тогда это еще была улица пригорода Вены — говорил еще князь Меттерних. Уж слишком отчетливо чувствовал он, житель Рейнской области, внезапное изменение ландшафта вверх по Дунаю и вниз по Дунаю, добавьте к этому еще здесь совершенно чуждую ему «чересполосицу» народов — вместо того, что на западе, где с последними немецкими деревнями заканчивается также и Германия. Несколько миль дальше, и деревни только французские, и на юге то же самое.

Здесь на востоке, все не так — кто мог бы там таким же самым способом определить, где заканчивается Германия и начинается заграница? Слишком далеко немецкие деревни проникают там на польские земли, потом за пределами Польши на Украину и оттуда еще до Волги, также, как на юго-востоке через Венгрию в Трансильванию, в Буковину и дальше в Бессарабию. Однако, не только немцы рассеяны посреди чужих народов, но и другие — не меньше. Это начинается уже с чехов и вендов и продолжается с мазурами и кашубами и поселившимися глубоко на белорусской и украинской территориях поляками, тогда с украинцам в Сибири и, наконец, с самими русскими, которые всюду на севере и на востоке продвинулись до Ледовитого океана и до Тихого океана между огромным количеством проживавших здесь еще до них племен.

И на Дунае то же самое: венгры между румын, румыны между сербами и греками, болгарами и украинцами, потом опять сербы и хорваты между венграми, румынами и турками и между ними снова и снова немцы — часто в отдельных деревнях, часто во всех местностях.

Тот, кто захочет провести здесь границы, проведет несправедливые границы, проведет их во вред или одним или другим. Пруссия, Польша, Россия, Венгрия, Австрия: они все не разделяли народы — они вовсе не могли этого — они разделяли области. Прежняя великая империя Литва состояла большей частью из белорусов, более поздняя польская — на добрую половину из белорусов, литовцев и украинцев. Так же и мадьяры с давних времен представляли собой только меньшинство среди венгров. Пожалуй, были попытки германизировать, мадьяризировать, полонизировать, русифицировать — бессмысленные попытки. Тем не менее, ввиду неделимого ландшафта давным-давно пытались дать всему этому остову из кучи разных народов общую для них всех крышу. Бассейн Дуная — это один такой ландшафт, сарматское большое пространство — другой. Здесь нет простого одновременного существования народов как в четко разделенной морями и горами Западной Европе, здесь есть только либо их «сожительство» либо противостояние.

— Но какие-то границы, — произнес теперь офицер на вороном коне, — все равно нужны тут, границы, в пределах которых кто-то из одного из тех многих народов может неограниченно чувствовать себя дома, так как там будут говорить на его языке, так как он будет пользоваться там неоспоримым правом гражданства, и местное начальство будет состоять из его соплеменников, границы, как те, которые мы для себя воспринимаем как естественные, само собой разумеется, вокруг Германии, и также и в будущем.

— Справедливые границы такого вида, — заметил скачущий в центре, — нам можно легко провести на западе и на юге, легко из-за четко заметной смены языка, но кто мог бы таким же способом как в Лотарингии или Тироле безупречно установить на востоке, где Германия заканчивается и начинается заграница?

— Таким же способом это, вероятно, не получится, — согласился неожиданно наездник на рыжей лошади, — но, вероятно, каким-то совсем другим образом, все же, здесь, как мне кажется, мы второпях кое-что упустили. А именно, что то, что мы обычно называем немецким востоком, вовсе не является одним единым от начала и до конца, но их есть целых три, различных друг от друга, лежащих один за другим. И как раз это я хотел бы теперь изложить немного подробнее.

Без сомнения, сначала появляется тот немецкий северо-восток, который в большинстве случаев называют кратко просто востоком. Под ним понимается преимущественно та прусская Остэльбия, которая начинается уже где-то к востоку от Люнебургской пустоши, Гарца, и вероятно, реки Заале, оставляя при этом за собой определенную зону перехода к западу, Тюрингию, например, затем, тем не менее, охватывая все земли между Балтийским морем и Рудными горами в один еще компактный заселенный немцами район.