Из Бобруйска в Сомали - Андрей Валерьевич Скоробогатов
Наступил день, когда старшие начали нас вызывать к себе на беседу в качестве кандидатов на вакантные места. Меня вызвал старший матрос Андрей Шумило (Шум), которого позже прозвали Старший Мичман и в одном из эпизодов – Модельер. Старшим Мичманом он был за то, что один из первых из старшего призыва выучил все уставы и инструкции, сдал необходимые зачёты и теперь регулярно заступал дежурным по роте. Кроме того, ему приходилось вести ротную документацию и помогать по службе замам командира роты (мичманам), а те, в свою очередь, давали ему доступ к компу, на котором он периодически рубился в различные игры и поэтому был постоянно невыспавшийся, дико уставший и злой. Надо сказать, что мы с ним были одного года рождения и оба оказались здесь после окончания вуза.
Что касается погоняла Модельер, то тут такая история…
Андрей в какой-то момент службы задолбался застёгивать и расстёгивать пуговицы на своём кителе. Вообще, когда уже немного научился служить, то расстёгиваешь только верхнюю и нижнюю пуговицы, чтобы было удобнее отбить форму и при необходимости быстро одеться, но, видимо, этих двух пуговиц было достаточно для принятия им стратегического решения. Шум заменил все пуговицы на липучки. Это было действительно удобно, однако старший мичман Бувакин креатива не оценил. Точнее, оценил его по-своему:
– Шумило, блядь, это ещё что за хуйня? А ну-ка, повтори.
– Товарищ мичман, вот, модернизировал форму одежды.
– Слышь, ты, на хуй блядь, модельер, сейчас же приведи всё в исходный вид.
Те, кто наблюдал эту ситуацию, ржали что было сил. Андрею, конечно же, было невесело, поскольку его труды не оценили. На наш смех он отреагировал резко:
– А вы там хули ржёте? Что, жизнь весёлая? Я вам устрою! Вперёд, всем тянуть шконари до обеда! Если кого услышу, то будете тянуть и после обеда до самого отбоя!
«Тянуть шконарь» – довольно изощрённое наказание, означавшее бесконечно долго натягивать одеяло на койке, поправлять подушки, придавая им необходимую форму, сделать так, чтобы полоски на одеялах все были одного количества и в одну линию. Даже тапочки и тумбочки с табуретками – всё должно было стоять чётко. Мы ходили всей ротой от одной койки к другой, делая всё возможное, чтобы всё было красиво. Разговаривать при этом занятии запрещалось. Особенно запрещалось смеяться – за это дело можно было оказаться в спортуголке и тренировать выносливость всё оставшееся время в режиме «полтора» с блином в пятнадцать кило на вытянутых руках. Поэтому мы делали всё молча, изредка тихо переговариваясь. И когда, казалось бы, всё было идеально, приходил кто-нибудь из старших, натягивал нитку от одного края роты до другого, и если хоть что-то выбивалось из единой линии, то всё переделывалось. Такое бестолковое занятие могло вывести из себя любого. Я сначала полагал, что если мы сделаем всё идеально, то от нас отстанут, но это было никому не нужно. Нужно было, чтобы мы были чем-то заняты. Позже я понял, что заправлять уже заправленный шконарь, как и многие другие занятия, – это путь к постижению состояния дзен. С таким пониманием я уже не злился сам, а, наоборот, тихо ржал, приводя сослуживцев в полное недоумение. Они, наверное, предполагали, что у меня снесло кукуху. А возможно, так оно и было.
Как-то я поделился своим открытием про дзен-шконари с Димой Гончаровым. Он врубился в прикол и уже сам перестал психовать от этого занятия, а меня, в свою очередь, за такое открытие стал называть Сенсей. Дима призывался из Питера, и мы с ним сразу нашли общий язык на тему промальпа. Рассказывали друг другу, кто, где и на какой высоте висел на верёвках, какие работы выполняли и прочее бесконечное про экипировку.
На дневном переходе на камбуз я что-то раздухарился и обратился к Андрею как Шум. Дело в том, что его так обычно называли сослуживцы. Первое моё обращение прошло без ответа, тогда я по наивной глупости обратился повторно:
– Шум!
– Ещё раз…
– Что именно?
– Ещё раз так обратишься, и твоя «шестая».
«Шестой» называлась шестая по счёту «дючка». Дючка – очередное сленговое словцо, прибывшее на флот из тюремного жаргона, означает унитаз или напольное очко санузла. Интересный момент, что даже в организации пользования гальюном была своя иерархия. Первый писсуар и первая дючка предназначены строго для офицеров – зашёл, быстро, далеко не ходя, сделал свои дела и вышел. Последующие для старослужащих и последние для карасей. Шестая была самой крайней по счёту, и получалось, что именно на неё была основная нагрузка при использовании. В общем, перспектива драить сортир из-за того, что я слегка перепутал ранги, напрочь отбила желание обращаться к старшим по кличкам и вообще заставила поменьше болтать и побольше следить за словами.
Так вот, вызывает меня на разговор Андрей Шумило, пообщаться на тему вакантных должностей. Посмотрев документы, он сразу сказал, что лучше мне пообщаться со строевиками и проситься к ним. Кто такие строевики, мало кто знал и редко видел их в роте. Их недолюбливали, поскольку те всё время проводили в штабе, но и уважали за то, что они всегда были в курсе самых свежих новостей части. Уходили до подъёма и приходили после отбоя. Строевиков было двое – Сергей Соловьёв (Соловей) и Миша Захаров.
Серёга – старший матрос. Калининградский парень. Двадцать два года. Женат (женился в один из увольнительных). На тот момент имел высшее образование по специальности «системы автоматизации управления и принятия решений». Серёга был самым шаристым и образованным парнем во всей части. Он единственный из срочников, кто ходил в
