Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Веселый, общительный, остроумный, легко переходящий от одного увлечения к другому, человек настроения, жизнелюб, артистическая натура, красавец мужчина, Константин Коровин быстро стал любимцем художественной интеллигенции Москвы. Участвовал в выставках, главным образом выставлял пейзажи, портреты. «Нужны картины, которые близки сердцу, на которые отзывается душа… Нужен свет, больше отрадного, светлого» — с такими мыслями он написал портрет Татьяны Любатович, молоденькой начинающей артистки, которая делала тогда первые шаги в русской Частной опере, а сейчас была ведущей солисткой. Он уже дважды побывал в Италии, на Кавказе, но больше всего любил гостить у Мамонтова в Абрамцеве, где пять лет назад близко сошелся с Врубелем и Серовым.

В огромной мастерской, похожей скорее на сарай, чем на прибежище художников, Коровин пытался работать, но богемная жизнь — музыка, пение, встречи с артистками и артистами, непрестанные сеансы, на которых присутствуют обольстительные женщины, шум, смех, шутки, — все это отвлекало, тем более что такие встречи всегда заканчивались обильным ужином и вином.

Богемный угар продолжался в Москве, на Малой Дмитровке, где Коровин снимал мастерскую. А в итоге — мало что путного сделано. Только наброски, эскизы… Поездка во Францию научила его искать отрадное в живописи. Но лишь поездка на Север по настоянию Саввы Ивановича Мамонтова раскрыла глаза художнику… Он увидел мир суровым и величественным, воссоздавал его бесконечное разнообразие и красоту в своих этюдах, картинах, над которыми он сейчас работал — торопился успеть к Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде, которая должна открыться в начале лета 1890 года. Так что времени оставалось мало для завершения картин этого цикла…

В Петербурге Коровин оказался по просьбе Мамонтова: ему было поручено оформление и устройство Северного павильона на Нижегородской выставке. Коровин работал над эскизами на квартире при правлении заводов и железных дорог.

Однажды утром, как всегда неожиданно, к нему зашел Мамонтов. Мельком поглядел на работы Коровина, молча одобрительно покивал, а потом грустно сказал:

— Вот, Костенька, не пойму я наших государственных деятелей. Что-то новое и странное в нашей политике, за пределами моего понимания. Открыт новый край, целая страна, край огромного богатства, ты был там, знаешь… Ведь что нужно сейчас делать? Послать туда людей инициативных, строить дорогу, нужно бросить туда капиталы, золото, кредиты, поднять этим самым энергию живого, сильного народа. А у нас все чего-то опасаются, все сидят на сундуках и не дают денег. Мне навязали Невский механический завод, а заказы дают так, что невозможно исполнить. Специально, что ли, решили меня разорить! Один день механического завода мне стоит столько же, сколько будет стоить опера за целый сезон. Конечно, я богат, но долго так не может продолжаться. Сколько я вкладываю денег для благоустройства жизни моего народа… Если цель — разорить меня, то это нетрудно… Но мы еще посражаемся… Работайте, главное сейчас — не провалить наш Северный павильон, пусть все увидят, какой это богатый край…

Мамонтов был явно не в духе, и Коровину захотелось его отвлечь от грустных мыслей.

— На днях я разговаривал с Труффи, он мечтает о сотрудничестве с вами, если вы начнете вновь давать оперу. Ему бы этот сезон дотянуть в Панаевском, а там он свободен…

— Очень хорошо… — Мамонтов задумался на минуту, что-то вспоминая. — А вы знаете, — загорелся вдруг Савва Иванович, — вчера я в Панаевском театре слушал молодого артиста, ох загляденье, фигура, руки, голова, все — красота, и голос превосходный… Тембр, ну что там говорить, его нужно слушать… Вот это будет певец… Говорят, с Волги.

— Федор Шаляпин?

— А вы откуда знаете? Кажется, так, сразу не запомнишь, совсем новое для меня имя… Со временем оно засияет… Вот кто будет превосходным Борисом, Иваном Грозным, Фарлафом… Надо бы отыскать его, пока не переманили.

— Уже переманили, Савва Иванович. Я недавно познакомился с ним у Лейнера. Труффи нас познакомил. Шаляпин подписал контракт с Мариинским театром.

— Ну, это не так страшно. У нас еще есть время, а у него не хватит терпения, ждать своего череда такие не любят.

Как всегда, Мамонтов неожиданно заторопился, еще раз быстро взглянул на эскизы и, удовлетворенно хмыкнув, сказал:

— Костенька, я сейчас занят и ничего не буду говорить обо всем этом. — Он кивнул на эскизы. — А вы, как только закончите работать, поезжайте к Кюба. Я туда приеду завтракать. Сейчас мне не до театра… Важное заседание.

И действительно, через час, выходя из квартиры, Коровин заметил в конторе каких-то серьезных людей — они сосредоточенно рассматривали большие бухгалтерские книги, что-то подсчитывали на счетах и записывали в такие же толстые книги. «Как это все не похоже на то, что делаю я с Мамонтовым. На театр, на оперу. Как это он совмещает!» — подумал Коровин.

На Большой Морской, в известном в Петербурге ресторане, уже собирались деловые люди, чтобы во время завтрака обсудить свои очередные дела. Савва Иванович обычно за завтраком занимался делами Частной оперы. Здесь он отдыхал от многочисленных дел по управлению заводами и строительством железных дорог. Вот и на этот раз он пригласил дирижера Труффи, баритона Малинина, баса Чернова.

Коровин привычно занял свободное место и прислушался к разговору. И сразу понял, что речь идет о Шаляпине.

— Этот трудный человек Шаляпин подписал контракт с Мариинским театром. Я давно хотел, Савва Иванович, чтобы вы его послушали. Вот он слышал его, — кивнул Труффи на Коровина.

— Да, слышал, — сказал Коровин. — Голос свободный, необычайный. Я никогда не слыхал такого. А сам худой, длинный, похож не то на финна, не то на семинариста. А глаза светлые, сердитые. Хороша фигура для костюма. Но костюм Мефистофеля на нем был ужасный — совсем не впору. Движения резкие, угловатые и малоестественные.

— В чем это выражалось?

— Он не знал, куда деть руки! Но тембр его голоса необычайной красоты. И какой-то грозной мощи. Может со временем стать замечательным артистом. Стоило бы им заняться, Савва Иванович.

— Все, договорились. Я тоже слушал его в Панаевском. Сейчас я спешу. А дня через два-три приведите его в контору, я хочу его послушать, еще раз проверить свои впечатления.

Перед отъездом в Москву, дня через три после описанных событий, Савва Иванович Мамонтов снова зашел к Коровину и на этот раз внимательно просмотрел сделанные художником новые эскизы.

— Вы слушали Шаляпина, Савва Иванович?

— Да. И не только прослушал, но и поговорил с ним.