Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков
Я так не думал. Мне повезло побывать в доме Любови Сергеевны несколько раз. Она всегда вкусно угощала, у нее часто кто-то гостил, она стремилась оказать любую посильную помощь. Когда у меня родилась дочь, Любовь Сергеевна и ее близкая подруга Мария Виноградова попросили меня срочно приехать. Я испугался, не случилось ли чего. Но, как оказалось, меня ждал роскошный пир и подарки: пеленки, игрушки и детское питание. Такое не забывается.
Однажды Любовь Сергеевна предложила мне написать о ней книгу, но я был страшно занят и отложил эту работу до лучших времен. А потом ее не стало. В этой главе – отрывки из наших бесед, сложенные в одно интервью, о жизни, друзьях и творчестве.
* * *
– Родилась я в Иванове. Это провинциальный городок, тихий, чистенький, ни спешки, ни окриков, а говор какой – «окающий»! После работы обязательно собирались на скамеечке. Любому прохожему – улыбка, приветливое слово. Совсем иной ритм жизни, чем в столице. Про Москву мама потом всегда говорила: «Вы живете в железном мешке». И когда из Иванова ко мне приезжают родные, то привозят с собой какое-то приятное спокойствие.
Наш дом стоял на Лежневской улице. По ней проезжали телеги с дровами, молоком. Мы, дети, глазели на них из-за забора. А потом снова возвращались к работе. Бабушка наша раньше была крепостной садовницей, любила землю и прививала эту любовь нам. Так что в саду и огороде делать мы умели всё. А огород у нас, надо сказать, был чудесный!
У меня перед глазами до сих пор встает наш город, наша улочка, чистые ухоженные домики, скамеечки возле каждой калитки. В каждом домике – столики, самовары. Собирались люди, и, бывало, слышишь с какого-нибудь двора: «Хасбулат удалой! Бедна сакля твоя, золотою казной я осыплю тебя…» А с другого – «Бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой»!
– Вы тоже любили петь?
– А как же! Я и сейчас с удовольствием пою, только не на сцене. А тогда мы с сестренкой любили устраивать театр: она играла на маленьком пианино, а я наряжалась в старые бабушкины платья, и мы выступали перед домашними или перед подружками.
Я помню нэп. Папа и дедушка были столярами-краснодеревщиками, у моего дяди была своя карусель, а потом… Потом всех задушили налогами. Помню, ввели налоги на яблони и кур. Когда я уезжала в Москву учиться, соседи приходили к маме с просьбами: «Панька, ты скажи Любаньке-то, пусть к Сталину пойдет, скажет, чего он налоги эти ввел?! Курица-то не каждый день яйца несет! И не каждая яблоня дает урожай»…
В общем, мало-помалу люди потеряли интерес к труду. А потом и вовсе исчезать стали. Этот – за хулиганство, этот – совсем непонятно за что…
– Наверное, тяга к актерству появилась у вас не только из-за домашнего театра и бабушкиных платьев? Были еще какие-то предпосылки?
– Конечно. В школе я занималась в драмкружке, у нас преподавали чудесные учителя. Любимыми моими предметами были география, история, русский язык. Тогда я мечтала стать певицей, даже выступала в концертах. Но не только пела, еще и читала Пушкина. И когда пришло время выбирать жизненную дорогу, моя учительница Зинаида Ивановна Королева посоветовала поступать в Ленинградский институт имени Герцена на филологический факультет. Я очень любила литературу и поэтому прислушалась к совету и… поступила. Но и там посещала драмкружок, выступала на сцене. Ходила в клуб Первой пятилетки, где на вечерах читала басни и стихи. Когда через год, в сороковом, объявили набор в кинематографическую школу при «Ленфильме», я сразу пошла туда к Сергею Герасимову.
К экзаменам были допущены тысяча двести человек, а приняты – двадцать три. Объявили, что обучение платное, и родители присылали мне сорок рублей в месяц. Это были очень большие деньги!
– Насколько я знаю, Герасимов обучал не только профессии, он прививал своим студентам всестороннюю образованность и грамотность.
– У него было очень интересно заниматься. Наша классная дама Мария Алексеевна Венецианова водила нас, студентов, по всем музеям и театрам. Мы смотрели все спектакли! Я видела Уланову, Дудинскую, Чабукиани, Черкасова – всех! А денежки на билеты и бутерброды давал Герасимов. Нам даже этикет преподавали: как здороваться, как держать вилку. У нас был очень дружный многонациональный курс: татарин, армянин, кореянка, еврейка, поляк… И две Любы, самые младшие, которые даже родились в один день: 31 июля 1921 года. Люба Малиновская и Люба Соколова.
– Кто с вами учился? Вы помните фамилии?
– Я помню все фамилии, но они вам ничего не скажут. Мужчины все погибли на фронте.
Когда началась война, занятия прекратились: мы рыли окопы, противотанковые рвы. А потом Герасимов уехал на съемки и школу вообще закрыли, всем пришлось работать. Сто двадцать пять граммов хлеба – это же невозможно выдержать! И тогда я устроилась сначала учеником слесаря в мастерские детдома, потом перешла в филиал авиационного завода. Стало полегче: по рабочей карточке полагалось двести пятьдесят граммов.
Перед самой войной я вышла замуж за своего сокурсника Георгия Араповского – красивого, высоченного. Жили мы у Балтийского вокзала, а работали на Крестовском острове. Ходили пешком – далеко, тяжело; вокруг развалины, на улицах трупы…
Производство постепенно разваливалось: угля не было, мастерские и предприятия останавливались. Люди умирали.
Муж и свекровь умерли почти одновременно, в январе 1942-го. Я осталась одна в квартире с телами двух близких людей. В двадцать лет… Я не знала, что мне делать. Не было сил даже похоронить своих родных. В отчаянии собрала чемоданчик, вышла на площадь Льва Толстого, подумала-подумала и поплелась по проспекту Кирова на Мойку, к институту имени Герцена. Там встретила друзей и какое-то время жила у них. Делали затируху из снега и муки, а чтобы согреться, ломали рояли и жгли их как дрова.
– Вы оставались в Ленинграде до конца блокады?
– Нет, довольно скоро мы узнали, что можно выбраться из города через Ладогу. Уже был освобожден Тихвин, и давали эваколисты. Мы собрались и пошли на Финляндский вокзал. Но как шли? Это страшно вспомнить! Кругом же лежали трупы! То с вырезанными ягодицами, то с вырезанной печенью… Началось людоедство.
А на вокзале какой ужас! Все как будто спали. Сотни людей сидели неподвижно. Я подошла поближе
