Михаил Филин - Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина

Незадолго перед отбытием он наконец-то огласил свою непреклонную волю: отныне всей полнотой власти в имении наделялся Иосиф Пеньковский. Михайле надлежало сдать ему бумаги по управлению пушкинской частью деревни Кистенёво. Заодно был низвергнут и кистенёвский бурмистр. В приватной беседе с Иосифом Матвеевичем Пушкин оговорил «ординарий» и размеры его жалованья — «в год одна тысяча рублей ходячей монетой»[233]. А отставленному Калашникову «на пропитание» поэт положил солидную сумму — 200 рублей ежегодно.

Скорее всего, Александр Пушкин покинул Болдино 1 октября[234]. Спустя две недели, 15-го, И. М. Пеньковский доложил ему, что «от Михаил Иванова принял отчёты». «В селе Болдине и селе Кистенёве всё благополучно», — прибавил управляющий (XV, 196).

Метившая в болдинские царицы Ольга Ключарёва и её родитель смирились и могли только тяжело вздыхать.

На исходе 1834 года была поставлена и юридическая точка: из Северной столицы в село поступила слаженная в 1-м департаменте Санкт-Петербургской палаты гражданского суда и подписанная «Двора Его Императорского Величества камер-юнкером титулярным советником Александром Сергеевым сыном Пушкиным» доверенность. Согласно ей, «белорусский дворянин Осип Матвеевич Пеньковский» принимал имение «в полное распоряжение и управление» (XV, 211–212).

«Разбитое корыто» стало для Калашниковых явью.

Глава восьмая

У РАЗБИТОГО КОРЫТА

И ночь прозрачная сменяетПогасший неприметно день.

Летом 1835 года Александр Пушкин отказался и от управления нижегородским имением, и от доходов со своей части Кистенёва — в пользу сестры[235]. Сергей Львович склонялся к тому, чтобы избавиться от Болдина вовсе, однако управляющему удалось переубедить его. «Знаю, что <…> вы остановили батюшку в его намерении продать это имение, и тем лишить, если не меня, то детей моих, последнего верного куска хлеба, — писал позднее благодарный поэт И. М. Пеньковскому. — Будьте уверены, что я никогда этого не забуду» (XVI, 127). К этому времени Иосиф Матвеевич смог добиться определённых экономических успехов, и привередливые Пушкины иногда бывали им довольны[236].

В марте 1836 года скончалась мать поэта, Надежда Осиповна, и записанное за ней сельцо Михайловское подлежало разделу: «седьмая часть отходила её мужу Сергею Львовичу, четырнадцатая дочери, остаток шёл пополам сыновьям»[237]. Таким образом, Александр Пушкин стал совладельцем крепостных людей Калашниковых. Видимо, он решил как-то воспользоваться данным обстоятельством — быть может, даже дать отцу с сыновьями вольную[238] — и посему сообщил 14 июня И. М. Пеньковскому: «О Михайле и его семье буду к Вам писать» (XVI, 127). Такое письмо неизвестно. Зато мы знаем, что летом и осенью 1836 года Пушкину довелось выдержать циничный натиск Н. И. Павлищева, который, приехав из Варшавы, всеми правдами и неправдами старался получить причитавшуюся его жене Ольге Сергеевне часть наследства.

При этом Николай Иванович по-прежнему жаждал расправиться с Калашниковыми, и в первую голову с Михайлой Ивановым. «Ну, уж право не грешно взять с него выкупу тысяч 50, он один сто́ит Михайловского», — уверял Н. И. Павлищев Пушкина 11 июля. «Не худо б забрить лоб кому-нибудь из наследников Михайлы, — мечтал зять в псковском сельце 21 августа, — жаль, что сам он ушёл от рекрутства». А в письме от 22 октября (4 ноября), вернувшись в Варшаву, Н. И. Павлищев изложил свой план отмщения ненавистному крестьянскому роду с точностью до целкового. «Послушайте меня, Александр Сергеевич, — настаивал помощник статс-секретаря. — Не выпускайте из рук плута Михайлу с его мерзкой семьёю. <…> Благо их не в вольности, а в хорошем хлебе. Михайла и последнего не заслуживает. Возьмите с него выкуп: он даст вам за семью 10 т<ысяч>. Не то, берите хоть оброк с Ваньки и Гаврюшки[239] по 10 р<ублей> в месяц с каждого, а с Васьки (получающего чуть ли не полковничье жалованье)[240] по 20 р<ублей> в месяц, обязав на случай их неисправности, платить самого Михайлу: вот вам и капитал 10 000. Петрушка[241] спасёт хорошего мужика от рекрутства, и будет если не солдат, то лихой ротный писарь или цырюльник» (XVI, 138, 156, 175). «Положим, что Павлищев не знал, что связывало Пушкина с семьёй Калашниковых, — обронил П. Е. Щёголев, — а то его предложения разделаться с Михайлой звучали бы слишком зловещей иронией»[242].

Александр Пушкин узнал и другую, куда более реалистичную, версию имущественного положения всех Калашниковых: ему доставили письмо из Болдина, от Михайлы. Более двух лет побеждённый старик молчал, но 22 декабря 1836 года решился, призвав писаря, напомнить барину о своём (и не только своём) существовании. Вечный проситель, он не изменил себе; однако лукавил, пожалуй, лишь в мелочах, а в остальном был весьма искренним:

«Милостивый Государь Александр Сергеевичь!

Я опять осмелился беспокоить вашу милость моею прозбою, хотя чувствую тягость прозб, но тягость моего положения мучительна: мне около семидесяти лет; ивсе сии семдесят лет проведены наслужбе господ моих, с усердием с радастию употреблены, все мои способности, бескорысность всегда была моим правилом, пять сынов мною предоставлено в замену моей старости, надежда на Бога, надежда на господ единствено питали меня в будущем; я переносил стерпением все бури мирских гонений, незащищая себя, неоправдывая противу несправедливостей и клеветы, до последнего теперешнего моего существования не произносил я малейшаго ропота, а равно итеперь. Но я, находясь в болезни, и вижу приближение смерти и равнодушно ожидаю её с чистою совестию! и находясь в бедности с несчастной моей дочерью[243] осмелился припасть ещё квашему милостивому покровительству, положенные вашей милостию напропитание мне 200 рублей, батюшка Серьгей Львовичь уничтожил, аопределил только 50 рубл<ей> в год, и один хлеб; обратится стребованием кдетям я сам им нечего не дал окроме несчастной жизни, и потому не нахожу никого помощником моей бедности, окроме вашей милости, и вы теперь одна наша надежда.

Покойный дедушка ваш обещал мне и семейству тихое счастие; но Бог лишил нас сего блага отнятием жизни, с тех пор прошло много лет и мы в вас увидели желанную <…> надежду, не обманите в ней, помогите как милостивый господин как добрый отец приявший недостойного сына, накиньте покров свой, как Илия на слугу и прославятся щедроты ваши; тем более: что семейство моё всегда и прежде пользовалось вашими милостями и слышало ваши благодетельные обещания; сын мой[244] первоначально служил вам, имел счастие доказать ещё вребячестве свою верность и усердие, и теперь равно другим оплачивает оброк, старший сын, удручённый болезнями, сженою, тремя детьми[245] не имеет пристанища испособа прокормить себя, пишет ко мне, прося помощи, где возьму я подать им сию, когда ещё на руках моих несчастная дочь! Младший сын[246], о коем мы просили вас, и в бытность нонешнего лета Сергея Львовича, который живёт у помещика за бездельную плату, хотя бы вы его мне на помощ отдали за всех других детей, сам Серьгей Львович обещал с вами посоветовать, а это уверяет нас ваша воля и мы счасливы; изасим во ожидании вашего милостивого ответа, Ваш верноподанный раб навсегда[247] пребуду Михайл Калашников.