Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

— Лучше объясните, зачем вы вооружаете рабочих!

Подняв руку, оратор попросил внимания.

— Да, мы хотим вооружить рабочих, — объявил он. — Но у нас нет оружия. Революция нуждается в защите.

Сергей Лазо стал пробираться вперед, к президиуму. Первым его заметил с трибуны бородач. Он замолчал и с интересом уставился на подходившего к сцене юношу в офицерской шинели. Шум в зале сразу схлынул, глаза всех обратились на стройную, крепко перетянутую ремнем фигуру офицера. Стал слышен четкий стук шагов.

Взгляды Сергея Лазо и оратора, молча стоявшего на трибуне, встретились, бородач сделал жест, приглашая офицера наверх, на сцену.

Щелкнув каблуками, Лазо кинул к козырьку руку, и в тишине затаившегося зала отчетливо прозвучал его молодой голос:

— Моя рота у стен Совета. Готов выполнить любой приказ!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Адольф Перенсон (партийная кличка Борода) отбыл каторгу за участие в Кронштадтском восстании и имел за плечами колоссальный опыт революционной борьбы, тот самый опыт, которого Сергей Лазо в свои двадцать три года был лишен и которого одними митингами, спорами и чтением не обретешь: это был опыт человека, участвовавшего в классовых боях. В Красноярском Совете Перенсон отстаивал линию большевиков и часто упоминал имя Ленина, пользовался его аргументами. Ада при одном упоминании имени Ленина принималась ожесточенно спорить. Она не узнавала Перенсона. Годы каторги и ссылки сделали из него «чистопородного» большевика. Вскоре между прежними товарищами наступило охлаждение.

Наоборот, Лазо все более сближался с Перенсоном. После памятного заседания Красноярского Совета, когда четвертая рота как бы силой своего оружия поддержала пламенное выступление Бороды, между старым политкаторжанином и молоденьким прапорщиком установились доверительные, дружеские отношения. Мысли Перенсона занимала подготовка к съезду Советов Восточной Сибири — делегатами туда следовало послать только большевиков. Основными соперниками Борода считал эсеров, хотя и предсказывал им поражение на выборах этих делегатов. В откровенных разговорах Перенсон снисходительно посмеивался над тем, что Лазо все еще никак не может избавиться от влияния Ады. Кроме того, Лазо совершенно не знал рабочего класса.

— Вы все равно будете с нами, — уверенно заявлял Перенсон.

Разговор заходил о соперничестве среди эсеров. Перенсон знал о размолвке Лазо со своими прежними товарищами. Но он уверял, что Ада и Григорий возьмутся за ум.

— Вы бываете в клубе эсеров? — спрашивал он. — Это же чудовищно, что там городят! Надо потерять всякий рассудок, чтобы ратовать за войну, когда вся страна сыта ею по горло.

Лазо соглашался. На его взгляд, настроение Ады и Григория постепенно менялось. Недавно Ада с неприязнью стала говорить о своих товарищах по партии. В революции они увидели возможность занять высокие командные посты.

— Мелкие людишки! «Вот назначьте нас и вы увидите, как станет хорошо…» Как будто мы для этого скидывали царя!

Перенсон по-прежнему сохранял к Аде искреннее уважение.

— Ада — трезвый человек. Ей скоро вообще опротивеет эсеровская трескотня. Она обязательно придет к нам. В этом нет никакого сомнения.

Рассуждая о событиях в стране, Перенсон предсказывал бурные времена. Свержение самодержавия является лишь началом необыкновенно острой борьбы. Уже сейчас в Петрограде начались аресты большевиков, разгромлена редакция «Правды». По мнению Перенсона, здесь, в Красноярске, не следовало медлить с созданием вооруженных рабочих отрядов.

— Господину Крутовскому, комиссару Временного правительства, вдруг зачем-то вздумалось круто положить руль вправо: начал открыто якшаться с гарнизонным начальством. А у тех, как вам известно, крепкий альянс с казачьим офицерством.

Керенского он пренебрежительно называл Санькой. Но сам по себе Санька не представлял большой опасности. Гораздо страшнее были силы, стоящие за его спиной.

От рассуждений старшего товарища веяло убеждениями человека, видевшего гораздо дальше многих.

— Никогда не следует играть в восстание, если нет решимости и возможности идти до конца. Почему? Да потому хотя бы, что боевые силы, против которых приходится действовать, имеют на своей стороне преимущества организации, дисциплины и традиционного авторитета. Если восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и переходить в наступление. Оборона есть смерть всякого вооруженного восстания.

Сергею, все больше сомневающемуся в зыбкой и многословной программе его недавних товарищей-эсеров, нравились твердость, решительность и убежденность большевиков.

— Ленина читали? Ну как же это вы! Читайте, обязательно читайте. У него так все ясно. Этот человек знает все. Слышите, я подчеркиваю: все!

Сергей Лазо и сам все больше убеждался, что в кипевшем споре о судьбах революции в России правы большевики. И он горячо доказывал Аде и Григорию, что сейчас для русского солдата очень важным является вопрос о том, в чьем владении окажется земля. Солдаты беззаветно поверят тем, кто отдаст им землю, и пойдут за ними.

— Как я вижу, читаете Ленина? — усмехнулась Ада, выслушав тираду Сергея.

Ленин… Этот человек все больше завладевал мыслями Лазо.

Он своими глазами видел Ленина: в начале июня Лазо был в Петрограде на I Всероссийском съезде Советов.

Снова попав в столицу, Сергей совершенно не узнавал города. Куда девалась чопорность столицы! В Летнем саду гомонили солдаты, по набережной Невы в обнимку с девушками разгуливали разбитные матросы, увешанные оружием. Иногда вдруг гулко раздавался выстрел, словно грозное напоминание о сегодняшнем дне.

Перед делегатами съезда Владимир Ильич Ленин выступал дважды, говорил «Об отношении к Временному правительству» и «О войне».

Оратор, одетый так, как в ту пору одевались интеллигенты, не думающие о своем костюме, поразил Сергея простотой и ясностью мышления, огромной динамической силой своих лозунгов. Сергей еще не сталкивался с такой доходчивостью рассуждений. Ленин, можно сказать, давал наглядный урок классового подхода к важнейшим жизненным явлениям. Война, бросал он в притихший зал, средство колоссальной наживы, поэтому все капиталисты — разбойники. Следует немедленно опубликовать сведения о прибылях владельцев промышленных концернов, и тогда трудящиеся увидят, что доходы тех, кто наживается на войне, достигают чудовищной цифры — доходят до 800 процентов! Вот кому выгодна война. Им, и только им одним! Они попросту наживаются на бедствиях народа, на его крови…