Марианна Басина - Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей

После ухода Некрасова Белинский не удержался и заглянул в принесенную рукопись. Он прочел страницу, другую. Отложил тетрадь и прошелся по комнате. Потом позвал слугу, приказал ему никого не принимать, улегся на диван и принялся читать дальше.

Около восьми часов вечера Некрасов снова был у Белинского. Услыхав звонок, Белинский выбежал в прихожую. Лицо его выражало досаду и нетерпение.

— Где вы пропадали? Я вас жду, жду; думал уж посылать к вам. Что автор — молодой человек?

Увидев в руках Белинского знакомую тетрадь, Некрасов понял, о ком идет речь.

— Молодой.

— А как?

— Ему, я думаю, лет двадцать или двадцать четыре.

— Слава богу! — в восторге воскликнул Белинский и перевел дух, точно у него камень с души свалился. — Этот вопрос меня очень занимал. Я просто измучился, дожидаясь вас. Так ему только двадцать четыре года?

— Никак не более двадцати пяти.

— Ну, так он гениальный человек! — торжественно произнес Белинский.

— Я вам говорил! — обрадовался Некрасов.

— Вы говорили? Что вы говорили! Можно ли так говорить о подобной вещи! Пришел, оставил рукопись, повернулся и пропал!.. Превосходная вещь… Мало ли что мы называем превосходной вещью!

И, не в силах сдерживать своего восторга, Белинский тут же стал делиться с Некрасовым своим впечатлением от романа Достоевского.

— Главное, что поражает в нем, — это удивительное мастерство живьем ставить лицо перед глазами читателя, очеркнув его только двумя-тремя словами, но такими, что если бы иной писатель исписал десять страниц, то и тогда лицо это не выступило бы так резко и рельефно. И потом, какое глубокое, теплое сочувствие к страданию. Скажите, что он, — должно быть, бедный человек и сам много страдал?

Некрасов рассказал все, что успел узнать о Достоевском от Григоровича и что заметил сам насчет характера и образа жизни молодого писателя.

— Всего более радует, — не уставал повторять Белинский, — что ему только двадцать пять лет. Если бы он был человеком уже зрелого возраста, тогда, всего вероятнее, что из него ничего более не вышло бы. Тогда на «Бедных людей» можно было бы смотреть как на результат целой и лучшей половины жизни умного и наблюдательного человека, много пережившего и перечувствовавшего. Но написать такую вещь в двадцать пять лет может только гений!..

Белинский говорил и о недостатках «Бедных людей». Он находил в них некоторую растянутость, многословие, неуместное повторение одних и тех же слов, обличающее некоторую манерность. Но все это, по мнению его, было следствием молодости и неопытности автора — той самой молодости, от которой он ждал столь многого для русской литературы.

Прощаясь с Некрасовым, Белинский потребовал, чтобы тот на следующий же день непременно привел к нему Достоевского.

По дороге домой — как ни поздно было — Некрасов забежал на Владимирскую и передал автору «Бедных людей» свой разговор с Белинским. Хотя и накануне Некрасов видел радостное выражение в лице Достоевского, но что была та радость перед счастием, озарившим теперь его лицо. Слабым, неровным, дрожащим от волнения голосом переспрашивал Достоевский: так ли точно сказал Виссарион Григорьевич? — и повторял его отзывы, стараясь вникнуть в них поглубже, взвесить значение каждого слова. Разумеется, тут же уговорились, что завтра поутру вместе отправятся к Белинскому.

Когда на следующее утро литератор Анненков, приятель Белинского, вошел во двор дома, где жил Виссарион Григорьевич, то увидал его у раскрытого окна с большой тетрадью в руках. Заметив Анненкова, Белинский закричал ему:

— Идите скорее, сообщу новость!

И едва поздоровавшись с приятелем, стал рассказывать:

— Вот от этой самой рукописи, которую вы видите, не могу оторваться второй день. Это — роман начинающего таланта: каков этот господин с виду и каков объем его мысли, еще не знаю, а роман открывает такие тайны жизни и характеров на Руси, которые до него и не снились никому. Подумайте, это первая попытка у нас социального романа и сделанная притом так, как делают обыкновенно художники, то есть не подозревая и сами, что у них выходит. Дело тут простое: нашлись добродушные чудаки, которые полагают, что любить весь мир есть необычайная приятность и обязанность для каждого человека. Они ничего и понять не могут, когда колесо жизни со всеми ее порядками, наехав на них, дробит им молча члены и кости. Вот и все, — а какая драма, какие типы! Да, я и забыл вам сказать, что художника зовут Достоевским, а образцы его мотивов представлю сейчас…

И Белинский, волнуясь, стал читать вслух наиболее поразившие его страницы романа.

Между тем Некрасов, удивленный и растерянный, стоял перед Достоевским. Хотя назначенный час уже прошел, автор «Бедных людей», побледневший и осунувшийся за ночь, сидел на постели в халате и, казалось, никуда не собирался идти.

— Как? Что такое? Отчего? — изумился Некрасов.

— Да я так думаю, — неуверенно говорил Достоевский, — вот он вчера расхвалил, а теперь, может быть, поохладел и уже совсем иначе думает…

— Федор Михайлович! Какое ребячество! Белинский не такой человек, да и «Бедные люди» не такая вещь, чтобы так скоро разочароваться!

Некрасов горячо убеждал, настаивал, просил. Наконец Достоевский пересилил себя — и они пошли.

Дом, где жил Белинский, стоял на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки. Вошли во двор, поднялись по темной лестнице на третий этаж. Достоевский не помнил, как оказался в кабинете Белинского.

«Этого грозного, этого страшного» Белинского он мысленно рисовал себе фигурой властной, величественной, крупной и был поражен, увидав перед собой невысокого, худощавого, сутулого человека с белокурыми волосами, спадавшими на лоб, с чертами лица неправильными и на первый взгляд даже невзрачными.

Хозяин встретил гостей серьезно, сдержанно, даже с некоторой, как показалось Достоевскому, важностью.

«…Но не прошло, кажется, и минуты, — вспоминал потом Достоевский, — как все преобразилось: важность была не лица, не великого критика, встречающего двадцатидвухлетнего начинающего писателя, а, так сказать, из уважения его к тем чувствам, которые он хотел мне излить как можно скорее, к тем важным словам, которые чрезвычайно торопился мне сказать».

Белинский заговорил возбужденно, до того прикрытые опущенными ресницами его большие прекрасные серые глаза точно заискрились.