Воспоминания военного министра - Владимир Александрович Сухомлинов
В Киевской цитадели, на Печерске, была квартира коменданта. Ежедневно в полдень там стреляли из пушки. Престарелый артиллерийский генерал, находившийся в этой должности, очень плохо справлялся с лежащими на нем обязанностями, за что и был однажды вызван для объяснений.
После ответов на заданные ему вопросы, ответов, которые рассердили Михаила Ивановича еще больше, он ему сказал: «Вы, ваше превосходительство, только и способны на то, чтобы раз в сутки выпалить из пушки».
Сказав это, командующий повернулся и ушел в кабинет.
* * *
Противоречивые стороны характера Драгомирова имел случай испытать на своей особе Ренненкампф, впоследствии командующий войсками Виленского военного округа. Много всяких неудобных, залихватских коленец откалывал он, командуя в округе Ахтырским гусарским полком, и все они сходили благополучно.
Однажды Михаил Иванович передал мне прошение полкового поставщика фуража, в котором тот просил принудить Ренненкампфа возвратить тысячу рублей, взятые у него под расписку в долг. Я должен был вызвать командира Ахтырского полка и передать ему, что командующему войсками надоели все его проделки, и если он действительно взял деньги, то чтобы немедленно их отдал.
Через несколько дней на прием явился сам еврей-подрядчик и рассказал командующему войсками следующее: Ренненкампф его вызвал, потребовал расписку, что деньги он получил и не имеет никаких претензий. Передавая одной рукой эту расписку, другой рукой, одновременно, еврей получил деньги, которые спрятал в боковой карман и застегнулся на все пуговицы. Это, однако, не помогло, потому что когда он спустился с лестницы, то во дворе два гусара пуговицы расстегнули и деньги у него отняли.
Это окончательно взбесило Драгомирова, и он приказал вызвать Ренненкампфа, которого, конечно, разделал под орех и приказал ему подать в отставку. Когда же сердце отошло, то Михаил Иванович согласился на то, чтобы он убрался из округа.
В Сибири была вакантная должность начальника штаба Забайкальского казачьего войска. Ренненкампф и был назначен туда, что только способствовало затем дальнейшей его карьере.
* * *
В самом штабе Киевского округа не все находилось в том виде, как это было бы желательно. Продолжительная болезнь моего предшественника генерала Шимановского в конце концов привела к тому, что не было согласованной работы различных отделов штаба. Дельность и усердие начальников отделов не могли этот недочет восполнить.
В составе чинов штаба округа я нашел много моих учеников и знакомых, в том числе генерала Рузского[13] в должности генерал-квартирмейстера, Маврина – дежурного генерала, Благовещенского – начальника управления сообщений. Эти генералы были те три кита, которые составляли фундамент штаба. Назначению своему они соответствовали, но в отношении пограничного округа их крупным недочетом было незнание иностранных языков.
Генерал Рузский, не обладавший крепким здоровьем, был вместе с тем человек разумный и по письменной части очень работоспособный, несмотря на скверный почерк.
В бытность мою затем военным министром, когда Рузский командовал корпусом в Киеве, я поручил ему уставную работу – вместо образования затяжных и дорогостоящих комиссий в Петербурге. Помощником в этих работах он избрал полковника Бонч-Бруевича[14], вместе с которым я его нашел в Варшаве, когда он командовал фронтом, отстаивая наши позиции по реке Висле в 1915 году. В Рузском я ценил человека, прекрасно знакомого с военным делом и способного к целесообразной, продуктивной работе. Деятельность его на войне ценилась высоко, хотя телесно крепок он не был и ему временно приходилось, по нездоровью, покидать ряды воюющих.
Поэтому для меня непонятно его поведение в критическую минуту для верховного вождя русской армии, когда к последнему явилась депутация вместе с Гучковым с требованием отречения от престола.
Это произошло в районе, где Рузский был старшим военным начальником, а потому по долгу присяги и службы в его обязанности входила охрана особы государя всеми вооруженными силами, находившимися в его руках.
Но в этом смысле не только попытки не было сделано, но он присоединился к мнению революционеров.
В Киеве все три генерала были на своих местах. На мне лежала обязанность согласовать их работу. Общими, дружными усилиями успешность работы в штабе сильно повысилась, на что генерал Драгомиров обратил внимание. А он никогда зря благодарностей не раздавал.
* * *
В один прекрасный день из Петербурга получено было уведомление, что германского Генерального штаба подполковнику барону фон Теттау разрешено присутствовать на маневрах Киевского округа.
Михаилу Ивановичу это не понравилось, и, когда Теттау приехал, мой «командующий» его не хотел принять.
«Поручаю моему помощнику принять его. И узнай ты от него, что ему, собственно, от нас надо?» – с неудовольствием передавал мне это известие Драгомиров.
По-немецки Михаил Иванович не говорил, был другом Франции и нежных чувств к Германии не питал.
Барон фон Теттау, несомненный русофил, говорил по-русски и такого афронта не заслуживал. Хотя и с трудом, но удалось уговорить командующего принять этого известного германского военного писателя, не скрывавшего своих симпатий к русской армии.
Прием вышел довольно сухой, слишком официальный: в течение нескольких минут они обменялись двумя-тремя фразами на французском языке, и Драгомиров закончил эту аудиенцию заявлением, что он поручает своему помощнику присутствовать на маневрах 12-го корпуса под Острогом, на австрийской границе, и разрешает барону мне сопутствовать.
Очень чуткий и знавший себе цену, Теттау, когда мы вышли из кабинета Михаила Ивановича, сказал мне с нескрываемой досадой: «Мне так интересно было познакомиться с таким талантом, с таким выдающимся русским военным писателем, а вместо этого всего лишь bonjour[15] и даже не au revoir[16], а просто adieu[17]. Я знал, что Драгомиров философ и чудак, но убедился сейчас, что второе у него господствует над первым».
* * *
Из воспоминаний о моей солдатской жизни под начальством Драгомирова особенно памятны мне многознаменательные курские маневры. Для Киевского округа они имели особенное значение, ибо его заслуженный командующий войсками должен был уступить командование одной стороны военному министру Куропаткину. Подчиненным Драгомирову войскам предстояла встреча с войсками Московского и Одесского военных округов. Кроме того, Алексей Николаевич Куропаткин просил меня быть его начальником штаба.
Для получения указаний моего будущего командующего армией надо было опять ехать в Петербург. Куропаткин был очень занят в самой столице и для разговоров со мной уделил день своего отдыха, совмещаемый с поездкой в Териоки[18] по Финляндской железной дороге, где мы на собственной его даче могли без помехи заниматься.
В прекрасной усадьбе, находившейся на берегу Финского залива, действительно можно было отдохнуть от столичной суеты и духоты. Любитель рыбной ловли, Куропаткин прежде всего
