Саймон Моррисон - Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

Сергей рассказывал Лине, чем занимался в течение июня, и, утешаясь тем, что он хотя бы пишет, она все же расстраивалась из-за краткости посланий. Очевидно, Сергею было хорошо без нее. «Твое письмо от 17-го, возможно, самое подробное из всех написанных мне писем, – написала Лина в письме от 21 июня. – Ты так скрупулезно описываешь свою жизнь, и понятно, что у тебя все идет столь гладко, что я боюсь внести беспорядок, и, кроме того, ты будешь недоволен, когда я стану выражать недовольство, что ты не уделяешь мне внимания, и т. д.»[117]

Однако Лина старалась бодриться. «Если бы ты только знал, как здесь хорошо. Когда вечерами я сижу на террасе, любуясь прекрасным видом, я жалею, что нет рядом тебя, тогда все было бы намного прекрасней. Тебе бы понравилось здесь. Если бы у нас мог быть такой замок, только твой и мой!» И тут же, противореча себе, восклицает: «Увы, тебе было бы здесь скучно!»[118]

Лина пыталась сосредоточиться на занятиях, но лишь потому, что главные фигуры в ее жизни – сначала не добившаяся собственных успехов мать, затем Сергей – считали, что карьеру сделать необходимо. К тому же Лина была гордой и умоляла Сергея не рассказывать о ее проблемах с Янакопулос и Сталем. Лина пыталась найти собственный путь и смысл жизни, поскольку о создании семьи пока даже речи не шло. «Мне не остается ничего другого, поскольку ты не считаешь меня достойной этого, – с горечью говорила она Сергею. Недостойна супружества, подразумевала она. – О, ты не представляешь, какие я испытываю нравственные страдания, когда думаю об этом!»[119]

Душевные излияния оставляли Сергея равнодушным, по крайней мере в то лето; он считал ее недовольство проявлением капризного характера. Возможно, думал он, следующее письмо она будет писать в лучшем расположении духа. Может, просто соскучилась. Вероятно, проблема разрешится сама собой, несмотря на угрозы разорвать отношения. Лина подумывала о том, чтобы вернуться к матери в Нью-Йорк, но у нее не было денег на поездку. Кальве и певицы, появившиеся в замке в течение июня – июля, пытались убедить ее продолжать уроки, даже если она не может оплачивать их. Лине предлагали рассчитаться с учительницей осенью. Но Лина находилась в подавленном состоянии, и Кальве видела, что она теряет интерес к занятиям. Маргарита, с которой Лина успела подружиться, тоже решила уехать в Париж.

После мучительных раздумий относительно того, как Сергей и друзья отреагируют на ее решение, Лина покинула замок. Уроки можно было возобновить в конце октября в Париже, но к тому времени уже Кальве потеряла к Лине интерес. В конце года во время гастролей в Нью-Йорке у Кальве будет разговор с матерью Лины. У Лины красивый голос, который подходит для оперы, заверила Кальве Ольгу, но j’ai peur qu’elle n’a pas assez de patience et de vouloir d’arriver («боюсь, ей не хватает терпения и желания»)[120]. Лина не написала, как Ольга отреагировала на слова Кальве, но, скорее всего, была недовольна. Зато появилась надежда, что Лина скоро вернется домой.

Оставшаяся часть года была безрадостной. После нескольких дней отдыха, по совету Маргариты проведенных в Фонтенбло, Лина вернулась в Париж и сняла недорогую однокомнатную квартиру в доме 119-бис на улице Нотр-Дам-де-Шан в 6-м округе. Камин трудно растапливался и почти не давал тепла; из-за сквозняков и сырости Лина никак не могла вылечиться от простуды. Мать Сергея, тоже перебравшаяся в Париж, подсчитала, что Лина двадцать пять раз обращалась к врачу. Несмотря на «проклятые холода», Лина, за неимением лучших вариантов, продолжала брать уроки у Кальве. Той осенью Лина часто плакала, досадуя и на здоровье, и на педагога[121]. Открытки и письма с пожеланиями скорейшего выздоровления, приходившие из более теплых мест, только раздражали. 5 декабря Кальве уехала в Нью-Йорк, чтобы снова выступить в звездной роли Кармен, и на этом занятия закончились. Кальве оставила Лине свою фотографию с автографом, приписав, что голос Лины прекрасен, а вот прилежание оставляет желать лучшего. «Старая ведьма», – проворчала Лина[122].

Между тем Маргарита и другие опытные певицы внушили ей мысль поступить учиться в Миланскую консерваторию. Учебный план был консервативен, но образовательное учреждение пользовалось хорошей репутацией; студентам предлагались частные уроки, мастер-классы и даже возможность выступить на оперной сцене. Три месяца прошли в трудных раздумьях, прежде чем Лина приняла решение поступать – у нее все равно не было других вариантов. Кроме того, родителям будет приятно узнать, что она учится в Милане, поскольку это навеет воспоминания о времени, которое они провели в этом городе. И вероятно, Лине удастся приобрести некоторый профессиональный опыт, которого ей так не хватало. Работа в кабаре была не в счет.

Это значило, что снова придется уехать от Сергея и жить на скромные средства – впрочем, к этому Лина уже привыкла. Почти весь год, включая время обучения в замке Кальве, Лина жила на средства Сергея. Он переводил деньги и ей, и матери. Лина никогда не просила финансовой поддержки – ее окружали заботливые друзья, всегда готовые помочь, – например, Либманы. В принципе Лине были не нужны деньги Сергея, но она принимала их, радуясь хоть какому-то знаку внимания, хотя на самом деле мечтала совсем о другом.

Нельзя сказать, что в Европе она была в полном одиночестве. Помимо Маргариты, Лина общалась с Сергеем Марковичем Перским, бывшим секретарем премьер-министра Франции Жоржа Клемансо, а также с Янакопулос, Сталем и богатыми дамами и господами, которые приходили на послеобеденный чай в американское посольство. В ноябре Лина дважды побывала в посольстве, причем во второй раз пришла, несмотря на бронхит, однако это не помешало ей произвести впечатление на собравшихся. Жена советника посольства отвела Лину в сторонку и сказала, что мужчины «хорошо» о ней отзывались, а один в нарушение правил хорошего тона даже сказал, что считает ее «опасно привлекательной»[123]. В декабре Лина снова пришла в посольство, на этот раз с аккомпаниатором, и исполнила арии из произведений Дебюсси, Римского-Корсакова, Делиба и Гуно.

На бис она исполнила популярную в Америке песню Drink to Me Only with Thine Eyes («Пей меня только глазами»). Лина призналась Сергею, что еще не готова исполнять его произведения на публике, даже притом, что Прокофьев посвятил ей новый цикл песен. Его музыка была сложной, и она требовала намного больше времени на подготовку, чем «Пей меня…»; к тому же требовалось перевести текст с русского на французский язык. Переводчика, способного передать изысканность символистской поэзии Бальмонта, найти было практически невозможно. В последние недели 1921 года ее единственным развлечением был послеобеденный чай в посольстве.