Константин Михаленко - 1000 ночных вылетов

— Пора, лейтенант… Она молча поднимается на крыло. Ровно гудит мотор. Внизу чернота враждебной степи.

— Как тебя зовут, лейтенант?

— Таня.

Сердце готово выпрыгнуть из груди: Таня!

— Скажи, Таня, я увижу тебя? Где? Когда?

— После войны. Если…

— Не говори этого слова! Я должен увидеть тебя! Должен!

Таня стоит на крыле. Ее тонкие пальцы твердо обхватили борт моей кабины, а я не могу даже прижаться к ним губами.

— Пошел!..

Растворился в темноте белый купол. Эх, Таня! Танечка! Я не могу даже сделать над тобой прощальный круг, не могу выполнить традиционный ритуал расставания с другом.

Я планирую на приглушенном моторе до минимальной высоты и ухожу тихо-тихо. Чтобы не услышал враг. Чтобы еще раз заглянуть в твои глаза. Где тебя искать, Таня?..

Гвардия

Выполняя приказ Гитлера, 13 сентября 1942 года фашистские войска бросились на штурм Сталинграда. Сто семьдесят тысяч солдат при поддержке трех тысяч орудий и пятисот танков ринулись на части двух ослабленных предыдущими боями армий. Тысячи самолетов поднялись в воздух, неся на своих крыльях тысячи тонн смертоносной взрывчатки. Основной удар гитлеровские войска наносили в направлении Мамаева кургана и вокзала. К исходу следующего дня они овладели вокзалом, а южнее Сталинграда, в районе Купоросное, вышли к Волге.

Улицы и площади города превратились в арену кровопролитных боев, которые уже не затихали до конца битвы. Только вокзал тринадцать раз переходил из рук в руки! В конце сентября бои из центра города переместились на северные заводские окраины, где гитлеровцы предприняли попытку захватить тракторный завод. Враг неистовствовал, продолжая непрерывно атаковать защитников города. В начале ноября гитлеровцы попытались еще раз овладеть городом. На узком участке у завода «Баррикады» им даже удалось выйти к Волге. И — все! Сила и огневой удар бронированных полчищ врага разбились о невиданную стойкость советских людей.

Бои в городе не прекращаются ни на один день. Они идут за каждую улицу, за каждый дом, за каждую пядь родной земли. Наш полк получает задачу поддержать бомбовым ударом 138-ю дивизию, отрезанную от основных сил 62-й армии. Работа настолько ответственная, настолько ювелирная, что командир полка долго решает, кому из летчиков поручить выполнение этого задания. И неудивительно, что эта задача поставлена нашему полку — другой авиации она просто не под силу.

Мы тщательно изучаем обстановку по крупномасштабной карте-плану города. Вот этот дом занимают наши войска, а рядом — немцы. А дальше — половина дома у наших, половина у фашистов. Надо уничтожить фашистскую половину и не задеть своих. Действительно, требуется ювелирная точность и напряжение всего экипажа — летчика и штурмана. Запланировано всего два вылета: первый в сумерках перед наступлением темноты, второй — незадолго до рассвета. В эту пору относительно хорошая видимость для того, чтобы отыскать цель, и наименее вероятна встреча с вражескими истребителями. Вылет по одному, чтобы не мешать друг другу в поисках цели.

Мой штурман Николай Ждановский летает давно. До войны он был штурманом в отряде лесной авиации и еще тогда освоил точечное бомбометание, которое применялось для тушения лесных пожаров. Так что я могу быть спокойным. С этим скромным, по-настоящему храбрым и не кичащимся своим умением человеком летать просто удовольствие. Все у него заранее рассчитано, все продумано. Вот и сейчас он точно выводит самолет в район нужной нам цели. Делаю круг для осмотра, затем захожу на цель. Самолет на боевом курсе. И пусть теперь рвутся снаряды, пусть пулеметные пули щелкают по обшивке крыльев — я не сверну с этого курса! Не смею дрогнуть! Так держать!

— Отваливай!

Круто разворачиваю самолет и успеваю заметить, как от взрыва наших фугасок обваливается угол дома. Со снижением, на повышенной скорости ухожу от неистового обстрела, веду самолет за Волгу, на свою территорию. На крыльях кое-где топорщатся лохмотья перкали. Да, придется техникам клеить и штопать…

— Гляди! Гляди! — кричит Ждановский, перевешиваясь за борт кабины. — Эх, мастер! Хорош! Однако хорош!

Я смотрю, куда показывает Ждановский, и на мгновение к сердцу подступает паршивое чувство зависти (почему это делает другой, почему до этого не додумался я?).

На светлом фоне предрассветного неба отчетливо виден самолет. Самолет легко и изящно выполняет фигуры высшего пилотажа. Одну за другой. Как на авиационном празднике в Тушино. Не случайно дымные шары снарядных разрывов и сверкающие огни трассирующих пуль показались в это мгновение праздничным фейерверком. Наверное, подняли сейчас головы солдаты, стерли пот с закопченных дымом лиц, и их лица осветились улыбками: «Вот дает!» Возможно, и фашисты, оторвавшись на секунду от прицелов, задрали головы в небо, пораженные дерзостью советского аса. А через секунду вновь обрушили на его самолет ожесточенный огонь зенитных орудий. А он, будто заколдованный, крутит себе «петли», «перевороты», «бочки».

— Однако мастер! — вздыхает Николай.

Я завистливо отмалчиваюсь…

На КП командир полка распекает лейтенанта Герасимчука. Командир — за столом, Герасимчук перед ним, переминаясь с ноги на ногу и скромно опустив глаза. Одно ухо его мехового шлема задрано, другое опущено вниз. В эти минуты Герасимчук напоминает собой нашкодившего кутенка, который, хоть и понимает свою вину, готов в любую минуту огрызнуться и оскалить зубы.

— Отлично выполненное задание, лейтенант Герасимчук, еще не повод к неоправданному риску!

— Товарищ командир! — вскипает Герасимчук. — Так они ж всю войну, гады, издевались над нами. Думают, что у нас и летчиков нет!..

— Вы советский летчик! Воздушное хулиганство…

— Так чтоб видели, гады! Чтоб знали!..

— За нарушение воинской дисциплины, за воздушное хулиганство объявляю вам, лейтенант Герасимчук, пять суток ареста!

— Товарищ командир!.. Так это… Пять суток не летать?

— И рад бы тебя посадить для твоего же успокоения, только… — командир полка вдруг озорно улыбается. — Только летать некому. И еще… — Командир встает из-за стола, притягивает к себе за ухо шлема голову Герасимчука и шепчет: — Только это по секрету. Жаль, должность не позволяет, а то бы я сам так сделал. Знай наших!

В другом углу штабной комнаты комиссар, прикрыв лицо широкой ладонью, вздрагивает от беззвучного смеха…

19 ноября 1942 года в 7 часов 30 минут мощные залпы советской артиллерии разорвали тишину донской степи и возвестили о начале второго периода битвы на Волге. Войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в наступление, взломали передний край обороны противника и устремились вперед. Сутки спустя начали наступление войска Сталинградского фронта.