Глеб Бакланов - Ветер военных лет

Всю ночь дивизия окапывалась. К утру артиллерия встала на позиции, стрелковые подразделения заняли свои места в обороне.

Гитлеровцы, словно ожидавшие, когда мы закончим приготовления, после короткого артналета пошли в атаку. Тяжелые танки, издали похожие на больших, неуклюжих жаб, широким фронтом двинулись к нашим окопам. Артиллеристы молчали, подпуская «тигров» на такое расстояние, с которого можно было бить прямой наводкой. Для этого требовалось огромное мужество и выдержка.

Под страшные гусеницы прорвавшихся «тигров» полетели противотанковые гранаты. Бронебойщики, припав к противотанковым ружьям, открыли огонь в упор по бортам боевых машин. Когда вражеские танки перевалили через окопы, гвардейцы, пропустив их, ударили гранатами и бутылками с горючей смесью им в корму.

Так целый день 11 июля 1943 года прошел в тяжелых, изнурительных боях. 13-я гвардейская дивизия не сделала ни шагу назад.

На следующий день ровно в восемь часов утра наша артиллерия открыла огонь по вражеским позициям. В сторону противника пронеслись краснозвездные самолеты. Двадцать минут в наших окопах напряженно прислушивались к разрывам бомб и снарядов в расположении врата От эффективности артиллерийской и авиационной подготовки во многом зависел и результат нашего наступления.

Когда пехота поднялась в атаку, немцы молчали так долго, что можно было подумать, будто во вражеских траншеях никого нет. И вдруг на наступавших обрушился ураганный огонь из всех видов оружия. Пробиться через огненную стену было невозможно. Одно за другим наши подразделения залегли, стараясь использовать естественные укрытия.

В контратаку ринулись немецкие танки, за которыми замелькали мышиного цвета мундиры пехотинцев. В воздухе появились вражеские самолеты. Положение наших выдвинувшихся вперед подразделений становилось критическим. В этот момент снова ударила наша артиллерия.

Со своего наблюдательного пункта, расположенного на небольшой высотке, я следил за мужественной дуэлью между напористо идущими «тиграми» и дивизионами нашего 32-го гвардейского артиллерийского полка. Один за другим, судорожно рванувшись в последний раз, останавливались танки, окутываясь черными клубами густого дыма. Падали сраженные нашими пулеметчиками немецкие солдаты, густыми цепями валившие за танками.

Однако, словно не замечая того, что происходит, новые и новые «тигры» невозмутимо и грозно двигались в нашу сторону, волоча за собой серый шлейф пехоты. И снова захлебываются наши пулеметы, пытаясь остановить врага, снова в упор бьют противотанковые орудия и ружья. Гитлеровцы, как волны прибоя, откатываются назад и снова начинают атаку.

В это время откуда-то издали донесся гул еще более мощный и грозный, и я развернул стереотрубу в этом направлении.

Мой НП находился на высотке километрах в пяти-шести от Прохоровки. В стереотрубу отчетливо просматривалось огромное поле. На нем, беспрерывно перемещаясь в различных направлениях, двигались танки, наши и немецкие. От десятков застывших на месте машин к небу поднимались тугие дымные жгуты. Некоторые из них полыхали многометровыми факелами.

Как стало известно потом, в этом грандиозном танковом сражении с обеих сторон участвовало более 1100 танков.

А наша 13-я гвардейская дивизия продолжала отбивать одну контратаку фашистов за другой. За день полки дивизии встречали их восемь раз и наконец сами начали медленно теснить противника. С боем, ценою крови, благодаря исключительному мужеству и геройству гвардейцев брался каждый метр родной земли.

В этот же день повсеместно перешли в наступление и остальные соединения фронта.

В том почти постоянном состоянии боя, которое продолжалось в течение следующей недели, нетрудно было потерять счет дням. Мы атаковали врага и отбивали контратаки утром, днем, вечером и даже ночью.

На второй или третий день 39-й полк, которым командовал подполковник Андрей Константинович Шур, занял небольшую высоту. Я решил проехать туда, чтобы вместе с Шуром оценить сложившуюся обстановку.

Проехали жидкий перелесочек. До высотки оставалось 150–200 метров ровной открытой местности. Водитель Федоров решил проскочить ее на большой скорости и с ходу въехать на склон, по которому в это время пешком поднималась группа офицеров, вероятно командование 39-го полка.

Мы уже начали подъем, когда из-за шума двигателя и свиста ветерка услышали предостерегающие возгласы:

— Назад! Назад! Куда? Стойте! Назад! Федоров! Федоров!

Федоров резко затормозил. Поднимавшиеся по склону офицеры (это действительно был подполковник А. К. Шур со своим штабом) предостерегающе махали руками.

— Стойте! Вы на минном поле! Высота тоже заминирована! — крикнул первым подбежавший к нам командир батальона капитан П. Г. Мощенко.

— А вы-то как же? — удивился я.

— А мы с саперами. Подождите, сейчас двое к вам спустятся, — ответил Шур.

Да, к нам уже со стороны лесочка со щупами в руках шли саперы. Мы с адъютантом лейтенантом Скляровым (лейтенант Баранов остался в 299-й стрелковой дивизии), радистом Персюком и водителем Федоровым осторожно вылезли из машины. Саперы пошарили вокруг щупами и вручную откатили машину обратно к лесочку.

Склоны высоты и подступы к ней оказались густо заминированными и доставили много хлопот саперам.

Продвинувшись вперед, дивизия вышла к Белгородско-Харьковскому шоссе в том месте, где оно делает крутой поворот. Нам предстояло пересечь шоссе и наступать дальше. Однако местность по ту сторону дороги просматривалась плохо. Густое мелколесье, пригорки и буераки могли служить хорошим укрытием для противника. К тому же дорога шла по насыпи, скрывавшей все, что происходило по ту сторону. О местонахождении наших полков четкого представления в эти минуты тоже не было. В ходе последнего боя, очевидно, произошли непредвиденные перемещения. Необходимо было забраться куда-нибудь повыше, чтобы сориентироваться как можно вернее и дать направления дальнейшего наступления полкам.

Я огляделся. Кроме нескольких высоких деревьев, на нашей стороне не было ничего подходящего. Пришлось выбрать дерево поудобнее и взобраться на самую макушку.

И это высокое дерево с корявым стволом, и высокая желтая насыпь, и серый асфальт дороги, с одной стороны исчезающей за поворотом, а с другой — бегущей почти до самого горизонта, запомнились с поразительной четкостью еще и потому, что здесь мы потеряли отличного человека — начхима дивизии майора Мальченко.

Сказать по совести, майор Мальченко очень тяготился этой должностью. То есть, собственно, тяготился не обязанностями начхима, работа у которого, по сути, появится только в случае начала химической войны, а тяготился именно отсутствием постоянного, важного, ответственного дела. Он всеми силами стремился быть максимально полезным. Его химическая рота и сам он, как мне рассказывали, великолепно показали себя под Сталинградом.