Нина Одолинская - Советские каторжанки

Кисточек не давали, я их делала сама. В карьер возили воду в бочке на телеге, которую тащила старая белохвостая лошадь. Возница охотно отрезал прядь конской гривы на самодельные кисточки. Из консервной банки, разрезанной на квадратики, вышли отличные трубочки, в которые зажимались пучки конских волос, а второй конец насаживался на палочку. Кисточки получились разных размеров и ширины, самая большая — для грунтовки. Сложнее было с красками, но помог сам мастер — сходил в мужскую зону и принес несколько банок малярных порошков разного цвета. В инструменталке выпросила полплитки столярного клея, развела, заварила его и наготовила с порошком жидких разноцветных красок. Несколько добрых советов и пару банок гуаши получила в зоне ИТЛ у тамошнего художника.

Мама прислала купленные на толкучке старые офицерские сапоги. И я ходила на работу не в надоевших рабочих ботинках, а в начищенных сапогах. В хорошую погоду надевала платье. И чувствовала себя вновь народившейся на свет, молодой и стройной.

Работа была разнообразной, интересной, да и нетрудной. Иногда я сама бралась за лопату, когда надо было срочно грузить большие думпкары, а людей не хватало. Иногда протапливала печь в балке, когда шел дождь и приходилось с плакатами забираться в помещение. Даже ставила банку с полевыми цветами на стол в балке. Девчата добродушно посмеивались над моим рвением — дескать, все равно в забое от нее толку мало, слабая и не сильно старается, так хоть здесь пользу приносит.

Сельские привычно работали с полной отдачей; я, как все городские, не могла за ними угнаться. Да и не очень хотела, сознавая дикость и бессмысленность такого труда, доводившего человека до физического изнеможения. Правда, сама система не позволяла плохо работать. Бригада получала повышенный паек за перевыполнение нормы. За перевыполнение плана добавлялось еще немного хлеба и каши. Каждый, кто работал слабее, становился нежелательным для других, стремившихся к дополнительному пайку. Приспосабливаться к навязанному ритму не всегда удавалось, как не всегда удавалось использовать для передышки разные предлоги.

Я немного курила, одно время было бросила, решив, что лучше покупать за табак хлеб, а не наоборот. Но при тяжелой работе в забое курение давало крохотную передышку: пока свернешь из махорки самокрутку, укрывшись от ветра, пока выкуришь ее — получается пять — десять минут отдыха, а иногда, если балок рядом, можно нырнуть прикурить в его тепло и чуть-чуть посидеть. И я не бросала курить. Брала с собой махорку на две-три закрутки, обеспечивая себе крохи отдыха, за которые никто не имел права ругать, особенно если есть напарница, попросившая огонька или клочок бумаги. На новой же работе курить не хотелось, не было в этом необходимости...

За лето лозунгов на дощечках накопилось много, и обилие их радовало. Писала даже на красных полотнищах зубным порошком с клеем — тоже получалось неплохо, не хуже, чем у лагерного художника.

В сентябре зарядили холодные дожди, переходящие порой в мокрый снег. Плакаты местами облезли и потеряли вид. Мастер велел их снять.

К осени на задах конторы построили большую уборную. Мастер предложил следить за чистотой. Понимая, что зимой художник не нужен, я согласилась. Стала работать по совместительству художником и ассенизатором.

Писать нужно было только к праздникам два-три лозунга на красной материи, а новый объект отнимал не так уж много времени, особенно в начале зимы. Можно было даже взять с собой книжку и почитать под лампочкой в балке. Впрочем, я не рисковала. Книги доставать было трудно, а на разводе часто устраивали обыск, выясняя, не налаживается ли у кого-либо связь с внешним миром или с мужчинами с помощью писем или передач. Записки, конечно, были из мужской зоны, и письма, конечно, несли, чтобы попросить Васю отправить. Но находили их довольно редко, потому что, как ни изобретательны были надзиратели в своих поисках, заключенные всегда находили возможность их перехитрить. А вот книгу могли отобрать, ее не спрячешь.

Мне везло, передаваемые записки удавалось благополучно проносить. Только один раз погорела. Инструментальщица Настя Синица дала пачку записок, и когда я засомневалась, смогу ли их пронести, она посоветовала спрятать их в рукавицах, а во время обыска отвести руку с расстегнутой полой бушлата за спину. На проходной колонну встретила целая компания надзирателей. Они пошли по рядом, ощупывая девчат под расстегнутой верхней одеждой. Та, что обыскивала меня, даже не стала ощупывать, а схватила обеими руками за рукавицу и, конечно, забрала записки. Я заплатила за это тремя сутками ШИЗО. Настя отработала доносом право на легкий труд, про нее ходили слухи, что она стукачка. И я в этом удостоверилась.

Глава 13. ЛАГЕРНЫЙ РОМАН

«29. IХ-49г.

Здравствуй, дорогая мамочка! Наконец-то выбрала время написать тебе пару строчек — все некогда. У меня за последний месяц было много всяких событий в работе. В начале сентября мы ходили в совхоз на уборку брюквы и капусты, впервые за четыре с половиной года наелась я и сырой, и во всех видах вареной капусты, даже заквасила в баночки из-под повидла. Потом солили в огромные чаны и бочки — всего 48 тонн засолки, а теперь ездим за картошкой. Погода стоит отвратительная — грязь и мокрый снег, ноги мокнут, все быстро пачкается, и мне как никогда кстати пришлись лыжные штаны. Я им очень обрадовалась, когда получила в посылке.

А у нас еще новость — организовали кружок самодеятельности, на этот раз по приказанию и с поддержкой начальства. А руководит кружком Татьяна Михайловна. Я начала туда ходить и петь в хоре. Девчата там очень славные, из старушек — две очень даже настоящие артистки, одна из них, Изумрудова, имела раньше мировую известность. Им наши девушки очень понравились, а Татьяна Михайловна — музыкальный руководитель и руководитель вообще.

Уже дали шесть концертов, программа получилась очень удачная, и начальство страшно хвалит нас, а Татьяна Михайловна сразу приобрела огромный вес и авторитет, я очень рада за нее. В дни концертов и репетиций от работы освобождали, а так как капусту мы солили по ночам, так освобождают и в дни обычных репетиций, но надо было еще помогать в клубе, так что было не до отдыха.

Я поправилась, сыта, не переутомляюсь, на лицевом счету у меня 150 рублей — их можно выкупать продуктами в ларьке. В общем, зимы я не боюсь. Не присылай мне ничего, не траться.

Милая мама, так мне хочется к вам, на юг, на солнце, к морю! Как хочется быть с тобой и работать для тебя! Иногда еще мечтаю о том, чтобы учиться, но ведь это только мечты.

Здесь горы уже покрыты снегом, и он уже не растает до июня — июля. Так все опротивело, надоело, и единственное место, где я забываю про всю гадость окружающего—это наш кружок самодеятельности с милой Татьяной Михайловной. Привет тебе от нее самый сердечный. Напиши, получила ли ты ее записку к тебе. Напиши ей отдельное письмо. Она будет очень рада, писем она совсем не получает. Ее фамилия — Макридина, адрес такой, как и у меня — п/я 384/6, только без «К», она не каторжанка, живет в общей зоне. Я ей всегда читаю твои письма. Косынку и очки, которые ты для нее прислала, я ей подарила. Она отказывалась, но я засунула все ей под подушку и удрала.