Необычный подозреваемый. Удивительная реальная история современного Робин Гуда - Мачелл Бен

И поскольку ОДО состоят из такого множества разных крошечных кусочков долга, это безопасно. Это было их главной привлекательной чертой. Банки могли бы вкладывать кусочки рискованного субстандартного долга в более стабильные долги, не обесценивая общий продукт. Это все равно что быть привязанным к воздушному шару тысячей тонких ниточек. Если один, два или даже сто человек объявляют банкротство, тем самым обрывая свои ниточки, это не беда. Вас по-прежнему надежно удерживают полноценные долги тысяч других людей, которые все еще в состоянии оплачивать свои ипотечные кредиты. Эти нити остаются крепкими.

Однако банки и их акционеры не любят рисковать. Или, по крайней мере, им не нравится сталкиваться с последствиями подобного риска. Вот почему ОДО и аналогичные продукты пользуются популярностью. Вы поощряете обычных людей подвергать себя риску и брать кредит, а в случае субстандартных ипотечных кредитов, как вам прекрасно известно, в конечном итоге долг может превысить реальную стоимость купленного дома. И хотя жизнь этого обычного человека может быть разрушена, если он не сможет погасить свой долг, вы – банк – сделали себе прививку против любого подобного исхода. Благодаря ОДО фактические последствия банкротства нескольких клиентов практически сведены к нулю. Это предусмотрено. Это умно. Частные лица идут на риск, банки пожинают плоды. Они продолжают безмятежно подниматься к вершинам, купаясь в теплых волнах интереса, вдали от проблем отчуждения имущества или банкротства, оставшихся внизу на земле.

Но, по мере того как все больше и больше американцев объявляли банкротство, обрывалось все больше и больше ниточек, и эти ОДО стали выглядеть все менее и менее безопасными. В результате они потеряли свою ценность. Не только потому, что перестали считаться беспроигрышным вариантом, но и потому, что даже вычислить их стоимость стало очень сложно. Какую часть ОДО считать убыточной, состоящей из банкротных субстандартных ипотечных долгов? Поскольку это очень сложные финансовые продукты, здесь трудно было разобраться.

Это означало, что в течение 2006 года банки все более неохотно предоставляли кредиты другим банкам. Почему? Потому что, если вы – банк и даете кредит другому банку, чьи бухгалтерские книги полны все более бесполезных ОДО, откуда взяться уверенности, что вы сможете вернуть деньги? Подозрения и сомнения распространились от Нью-Йорка до Лондона и Сингапура. Банки начали нервно вытаскивать всю ликвидную наличность, которую держали за пазухой. Денежный рынок – буквально международный рынок купли-продажи денег – начал тормозить. Теперь финансовые учреждения испытывали ту самую тревогу по поводу денег, которую обычные люди во всем мире испытывают каждый божий день. Они чувствовали себя нервными, незащищенными и неуверенными. Однако, приведя в движение эту цепочку событий, они ничего не предприняли, чтобы исправить ситуацию. На самом деле они ее лишь ухудшили. Из-за отказов выдавать кредиты предприятиям появилась угроза потери рабочих мест. Начались банкротства. Отчуждение имущества. Спад.

Надвигалась катастрофа. Мировой экономический кризис, который определил политику, культуру и общество на целое поколение вперед. По мере того как становились очевидными размах и масштабы происходящего, народный гнев по отношению к банкам и тем, кто охотно поддерживал их, усиливался. Идея о том, что богачи составляют всего один процент от общего населения Земли, и рассуждения о бездушной, безрассудной элите широко распространились во всех политических слоях. Многие и многие люди, посмотрев новости или оглядевшись по сторонам, требовали, чтобы эти учреждения были наказаны. Чтобы кто-нибудь что-нибудь сделал. И вскоре этот кто-то появился.

9

Стивен приземлился в Перте в феврале 2006 года и присоединился к десяткам тысяч молодых людей с Запада, путешествующих по австралийскому туристическому маршруту. Во время путешествия он оплачивал проживание, автобусные билеты и подвернувшиеся экскурсии, подрабатывая кем только возможно: сборщиком фруктов; упаковщиком дынь на ферме («на удивление тяжелая работа», – отметил он в своем дневнике); иногда уборщиком или администратором в хостелах, где сам же и останавливался; подсобным рабочим на стройках. По вечерам Стивен часто составлял очень подробные списки дел на следующий день. Он планировал, что завтра первым делом примет душ и позавтракает. Затем купит бритвы и крем от прыщей. Отдаст несколько рулонов пленки на проявку. Сядет на автобус до ближайшего пляжа. Позже вернется в хостел. Поужинает. И так далее.

Стивен останавливался в хостелах, держась особняком среди их тесноты, шума и болтовни. Если его приветствовали, он кивал и иногда здоровался в ответ, инстинктивно отводя глаза вниз и в сторону от того, кто к нему обращался. Периодические приглашения сыграть в карточные игры или вместе посмотреть DVD-диски на ноутбуке вызывали у него холодную волну паники, бегущую от живота к груди. Он бормотал извинения и выходил из помещения, а людям оставалось только слушать, как он быстро прошлепал в сандалиях по коридору и исчез.

Помимо списков дел, Стивен заполнял страницы своего дневника впечатлениями о каждом прожитом дне. Иногда расхваливал увиденные достопримечательности, иногда жаловался на жизнь туриста («Прошлой ночью проспал меньше трех часов из-за храпа какого-то идиота»). Стивен писал о том, что чувствует себя одиноким и неприкаянным, но также и признавал, что научился бы лучше ориентироваться в мире, открывшись ему. Шли недели, и Стивен разработал личную мантру, к которой прибегал всякий раз, когда что-то казалось ему слишком ошеломляющим.

В его дневниковых записях того периода сильнее всего поражает доверчивая искренность, сквозящая в каждой строке. Сошедшая с парома после поездки на остров австралийская пара предложила Стивену подвезти его обратно в город на своей машине. «Я никогда не встречал такого искреннего внимания и доброты, – написал он в дневнике в тот же вечер. – Я должен послать им открытку».

Позже, в Сиднее, Стивен купил самый дешевый билет в Оперный театр:

«Сегодня вечером я слушал произведение Баха (звучит похоже на «бак») под названием „Страсти“. Такая могучая и глубокая музыка. Она вселяла покой и мирные мысли… когда я вернулся в хостел, девушка-немка явно хотела пригласить меня на свидание. Но я не умею общаться! К тому же мой внешний вид оставлял желать лучшего».

Стивен никак не мог выбросить из головы мысли о бедняках, которых видел в Камбодже и кое-где в Таиланде, и стал сильнее интересоваться буддизмом. Он зациклился на одной цитате, приписываемой Будде: «Именно ваш разум создает этот мир», – настолько, что написал ее на обложке одного из своих путевых дневников. Его записные книжки наполнены стихами, посвященными морю, природе, горам и лесам. И пока разум Стивена по-прежнему пытался найти ответы на давно знакомые, привычные и риторические вопросы пространства и времени, относительности и астрофизики, у него начали появляться новые идеи и перспективы. Чем больше Стивен путешествовал по миру, тем меньше времени тратил на абстрактные вопросы о Вселенной и тем чаще задумывался о проблемах человечества. Он начал смотреть внутрь, а не вовне. Потратив годы на поиски некой объективной истины о существовании – Теории всего [11],– Стивен начал понимать, что «истина» на самом деле может быть субъективной.

«Я не могу отрицать, что мои философские размышления стали более антропоцентрическими… и меня волнуют такие вопросы, как „кто я есть?“ и „что я есть?“. Я претерпеваю или уже претерпел изменение сознания. Разум играет более важную роль в «создании мира», чем я считал ранее.