Игорь Оболенский - Мемуары матери Сталина. 13 женщин Джугашвили

Взамен купила себе небольшую уютную квартирку в поселке в районе Николиной Горы. И квартиру в Испании.

Говорит, что хотела, конечно, вернуться в Италию, где она, собственно, и появилась на свет в 1925 году. Но цены на недвижимость в этой средиземноморской стране оказались на порядок выше. Пришлось обосновываться на побережье в Испании, о чем Марфа Максимовна, к слову говоря, ничуть не жалеет. Наоборот, считает дни, когда из посольства вернется паспорт с новой визой и она, наконец, отправится к себе в Аликанте.

Ну а пока за окном падает мартовский снег. Я иногда бросаю взгляд на заснеженные сосны, затем перевожу его на уникальные фото из домашнего архива, которыми в несколько слоев застлан журнальный столик, при этом большая часть осталась лежать в пакетах и папках.

Марфа Максимовна - хороший архивариус, у нее все в целости, сохранности и всегда под рукой: газетные статьи, письма, рукописи. Впрочем, для рассказа о матери шпаргалки и не нужны. О делах почти восьмидесятилетней давности она говорит так, словно это случилось только вчера.

- Как познакомились мои родители? - переспрашивает меня Марфа Максимовна. - Мама должна была венчаться с сыном богатого мануфактурщика. Они уже ходили в церковь в Брюсовом переулке, все было оговорено. Но тут появился мой отец. Они с мамой уже были знакомы. Первая встреча состоялась на катке на Патриарших прудах. Мама там жила. Стоял тогда такой двухэтажный желтенький домик, который потом снесли и на его месте построили четырехэтажный особняк для наших военачальников, так называемый домик со львами. Жуков там жил, другие маршалы. У каждого была квартира по этажу.

В старом желтеньком домике жил мамин отец. Его пригласили в Москву читать лекции в медицинском институте. Он был большой специалист по лечению болезней почек. На первом этаже у него находился госпиталь, а на втором жила семья.

На прудах зимой заливали каток. У папы был друг закадычный, Костя Блеклов (одно время сотрудник советского посольства в Италии, затем работавший в организации по строительству Дворца Советов, репрессирован в 1938 г. -прим. И. О.). Они ходили кататься на коньках и так познакомились с мамой. Когда отец услышал, что мама собирается замуж, то начал ее отговаривать: «Куда ты так торопишься? Зачем тебе это надо? У нас такая хорошая компания».

Дело в том, что мамин отец был уже болен, чувствовал, что ему недолго осталось, он же врач был. И потому хотел, чтобы судьба младшей дочери была устроена. Так что сама мама-то и не хотела замуж, может, ей просто интересно было. Она же совсем юная была, 17-18 лет. И папа уговорил ее повременить. Она отказалась выходить замуж, но так, не резко, чтобы своего отца не травмировать. Сказала, что, мол, потом обвенчаемся, в другое время.

А за это время дедушка Горький собрался уехать из России. Его поездка планировалась вначале в Германию, потом в Италию, в Сорренто. Он был не согласен с деятельностью Урицкого (который обыск в его квартире делал), рассердился, что ему не доверяют. Хотя, действительно, у него в петроградской квартире на Кронверкском проспекте останавливались те, кто хотел уехать из России. Все же это было зафиксировано.

Короче говоря, отец уговорил маму составить ему в путешествии компанию. Просто прокатиться, она же никогда не была за границей. И мама поехала.

С ними отправилась ее приятельница, Лидия Шаляпина, дочь Федора Ивановича. Папа мой был влюблен в маму.

И попросил Лиду: «Скажи Наде, чтобы просто поехала с нами. Посмотрит мир, будет интересно». И она уговорила.

В Берлине мама с папой расписались, обменялись кольцами. Первое время жили в Шварцвальде, потом уехали в Чехословакию, там получили визы и уже оказались, наконец, в Италии.

Как мамин папа отнесся к отъезду дочери с сыном Горького, я не знаю. Мама не рассказывала.

По профессии она была художницей, с детства рисовала. У меня был альбомчик с ее рисунками, но потерялся. Многое пропало, когда я продавала дачу. Приходили люди смотреть дом, и все куда-то исчезало.

Мама писала картины и зарабатывала тем, что их продавала. Ее тема была - окружение Горького. Ее работы и сейчас находятся в музее Горького.

А вообще мама хотела быть актрисой. Когда из Турции приезжал Ататюрк, мама танцевала перед ним барыню. Она очень хорошо танцевала. Ататюрк был в восторге и подарил маме букет цветов.

Вместе с Лидой Шаляпиной мама мечтала о сцене. Они были знакомы с Рубеном Симоновым, он тогда был просто актером. И собирались все вместе поступать в студию к Вахтангову. Но Лидочка уговорила маму ехать за границу с Горькими: «А в вахтанговскую студию потом поступим».

В итоге Лидочка оказалась в Америке. А мама осталась в Италии.

Тогда в Сорренто все художники собрались - Бенуа, Борис Шаляпин, Валентина Ходасевич. Выходили на пленэр, писали. И мама увлеклась. Ее обучили каким-то основам живописи и она стала художницей. Как-то сразу все пошло хорошо, стало получаться.

Очень ведь талантливые мастера с ней работали. Борис Шаляпин, сын великого певца, был очень хороший портретист, женщины на его полотнах выходили еще красивее, чем в жизни. Скульптор Коненков приезжал. Он, кстати, сделал мой первый бюст, когда вернулся в СССР.

Потом, уже снова оказавшись в Москве, мама занималась с Павлом Кориным.

О прошлом она вспоминать не любила. Была пуганая, что ли. Так же как и я.

Я ходила в школу, когда шел Третий Процесс, во время которого Ягода и Крючков признались в убийстве Горького и моего отца.

Верила ли я в это? Сталину Максим, конечно, мешал. Он же был единственным, кто был как-то связан с внешним миром, все другие каналы уже были перекрыты. Петр Крючков, секретарь дедушки, был явно окружен теми, кто диктовал - кого пустить к Горькому, а кого нет. Уже охрана была.

А Максим и Костя Блеклов, его друг ближайший, видели, что делается в стране. Тогда уже кое-кто начинал понимать истинную картину происходящего.

Дедушка вряд ли был в курсе. Потому что был совершенно оторван от внешнего мира. Папа же был искренний коммунист, в свое время бывал запросто у Ленина. У меня есть папина книжка и там записаны телефоны Ленина, Дзержинского. Кстати, Ленин и заставил папу поехать с дедушкой за границу, сам Максим не хотел уезжать. Потом бабушка на Ленина из-за этого была очень сердита. Папу фактически назначили быть тенью Горького, и его собственная жизнь оказалась сломана.

Он был талантливым человеком, хорошо рисовал, писал. Но что делать - любил выпить. Как русский человек. И на этом сыграли. Особенно нарком НКВД Ягода.

Вранье, что Ягода любил маму. Она сама мне рассказывала о том, как все было на самом деле. Когда ей уже плохо было, она мне о многом говорила: «Ты должна знать. ты должна знать..»