Сталин - Борис Вадимович Соколов
На XV партконференции в конце 1926 года, когда надежды на скорую мировую революцию исчезли, Троцкий как будто начал допускать возможность, что капитализм, быть может, еще совсем не загнивает, и тогда не только мировая пролетарская революция невозможна в сколько-нибудь обозримом будущем, но и Октябрьская революция в России теряет смысл. Лев Давидович гнал от себя эту мысль, бежал от нее как черт от ладана, но все же рискнул высказать товарищам по партии, пребывать в которой ему осталось всего лишь год, крамольное предположение: «А что же будет, если и в тридцать лет не будет мировой революции? Думаете ли вы, что капитализм может обеспечить себе новую полосу подъема, расширенное воспроизведение того процесса, который был до империалистической войны? Если считать, что это возможно (а я полагаю, что на это шансов у капитализма нет), если теоретически это допустить, то это означало бы, что капитализм в европейском и мировом масштабе своей миссии не исчерпан, что это не империалистический загнивающий капитализм, а развивающийся капитализм, ведущий хозяйство и культуру вперед, – но это означало бы, что мы пришли слишком рано»[48].
Сталина подобные «тонкие материи» не волновали. Ему была важна власть, а не идея. Ему важно было получить в свои руки власть в одной стране, а потом употребить ее и для достижения господства в соседних государствах, а дальше – как Бог даст. Если при этом местный пролетариат восстанет для помощи Красной Армии – очень хорошо. Но в идеале Красную Армию надо сделать настолько мощной, чтобы она не зависела от симпатий и антипатий иностранных трудящихся, а сам Сталин – от позиций местных компартий. Для того же, чтобы Красная Армия была сильной, нужна индустриализация, что и требовалось доказать.
В отличие от троцкистов, которые действительно боролись против Сталина, в том числе и в подполье, те, кого Сталин отнес к «правому уклону», борьбы против него не вели. Бухарин, Рыков, Томский и другие вместе со Сталиным громили Троцкого и Зиновьева. Когда же между ними и Сталиным обнаружились принципиальные разногласия по вопросу о методах и темпах коллективизации сельского хозяйства, то «правые», в отличие от троцкистов, не пытались сместить Сталина с поста генсека, а лишь старались убедить его в правильности своего курса. Лишь когда стало ясно, что это – пустая затея, Бухарин и Рыков в июле 1928 года попытались вступить в союз с опальными Сокольниковым и Каменевым, но не представляя ни способов, какими может быть осуществлен подобный блок, ни методов, какими надо бороться со Сталиным. Этим они лишь приблизили свой трагический конец. Тем более что троцкисты, когда в начале 1929 года стало ясно, что песенка Бухарина спета, обнародовали факт встречи и содержание переговоров Каменева и Бухарина в специальной листовке. После этого доверие Сталина к Бухарину было подорвано окончательно и бесповоротно.
1 октября 1936 года Ежову докладывали: «Никем иным, как ближайшими доверенными людьми и помощниками Н. Бухарина и М. Томского – А. Слепковым, Д. Марецким и Л. Гинзбургом, распространялся ещё осенью 1928 года белогвардейский рассказ о том, что «мирный» Томский, доведённый, якобы, до отчаяния тов. Сталиным, угрожал ему пулями…»[49] Томский понимал, что Сталин слов про пули не простит, и предпочел застрелиться сразу после того, как его имя было названо на процессе Зиновьева и Каменева в связи с соучастием в «террористических замыслах».
Главным пунктом разрыва Сталина с Бухариным стала коллективизация. Во время поездки по Сибири в январе 1928 года Сталин обосновал необходимость коллективизации в связи со срывом плана хлебозаготовок «кулаками», недовольными слишком низкими закупочными ценами: «Потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам» и «в случае отказа кулаков подчиниться закону, – привлечь их к судебной ответственности по 107 статье Уголовного кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства, с тем чтобы 25 процентов конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита… нужно добиться того, чтобы в течение ближайших трех – четырех лет колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли бы дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба. Это оттеснило бы кулаков на задний план и дало бы основу для более или менее правильного снабжения хлебом рабочих и Красной Армии…»[50] Для полной же победы социализма и советского строя Сталин потребовал в близкой перспективе не частичной, а полной коллективизации сельского хозяйства. Коллективизация, утверждал он, создаст «прочную базу для бесперебойного и обильного снабжения всей страны не только хлебом, но и другими видами продовольствия с обеспечением необходимых резервов для государства». А также – создаст «единую и прочную социалистическую базу для советского строя, для Советской власти»[51].
Уже через несколько лет, после страшного голода 1932–1933 годов, с миллионами жертв, слова о продовольственном изобилии воспринимались злой иронией. «Бесперебойного снабжения различными видами продовольствия так и не удалось достичь за все 70 с лишним лет Советской власти. Что же касается «реставрации капитализма», то она, может быть, и не слишком благополучно, но все-таки состоялась в начале 90-х годов. И если бы провозглашенные Сталиным цели действительно были для него главными, можно было бы сказать, что в исторической перспективе он оказался полным политическим банкротом. Но такое суждение вряд ли справедливо. Дело в том, что жизненные цели у Сталина были совсем другие. Коллективизация, недопущение капиталистической реставрации служили главному – обеспечению абсолютной
