Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев
Вечером, кончив работу, мы шли обедать в случайно обнаруженную «нелегальную» столовку на Среднем Гнездниковском, ели сносный суп, иногда даже котлеты – самые настоящие котлеты, за которые платили слишком дорого для наших тогдашних заработков.
После вечерней трапезы друзья шли «домой». Домом для них была гостиница «Люкс» (будущая «Центральная») на Тверской. Вечера проходили в бесконечных разговорах обо всём: о литературе и поэтах, о политике, о революции и её вождях, впадая при этом в крайнюю метафизику[20], ассоциировали землю с женским началом, а солнце – с мужским, бросались мирами в космосе, как дети мячиком, и дошли до того, что я однажды в редакции пустился в спор с Н.И. Бухариным, защищая нашу с Есениным метафизическую теорию. Бухарин хохотал, как школьник, а я сердился на его «непонимание». Убедившись, что у меня «вывихнулись мозги», Бухарин сказал:
– Ваша метафизика не нова, это мальчишеская теория, путаница, чепуха. Надо посерьёзнее заняться Марксом…
В споре участвовал недавний председатель Высшего совета народного хозяйства В.В. Оболенский. Он принял сторону Устинова и Есенина, снисходительно отнеся их метафизику как поэтическую теорию, вполне допустимую… только не для серьёзных людей, а для поэтов. На это Сергей Александрович заявил:
– Кому что как кажется. Мне, например, месяц кажется барашком.
Вскоре «ряды» метафизиков пополнились писателем С.И. Гусевым-Оренбургским. Обычно он сидел на диване, тихо наигрывая на гитаре, а Устинов с Есениным ходили по комнате и разговаривали:
– Женщина есть земное начало, но ум у неё во власти луны, – говорил Есенин. – У женщины лунное чувство. Влияние луны начинается от живота книзу. Верхняя половина человека подчинена влиянию солнца. Мужчина есть солнечное начало, ум его от солнца, а не от чувства, не от луны. Между землёй и солнцем на протяжении миллиардов веков происходит борьба. Борьба между мужчиной и женщиной есть борьба между чувством и разумом, борьба двух начал – солнечного и земного…
– Когда солнце пускает на землю молнию и гром, это значит – солнце смиряет землю…
– Да, да. Это удивительно верно, – восторженно говорит Есенин. – Деревня есть женское начало, земное, город – солнечное. Солнце внушило городу мысль изобрести громоотвод, чтобы оно могло смирять землю, не опасаясь потревожить город. Во всём есть высший разум.
…Худо-бедно, но зиму москвичи выдержали, дождались весны. Потеплело, на тротуарах наледь, с крыш капает, кое-где большие лужи. Устинов и Есенин, как обычно, шли утром в «Центропечать» «послужить».
«Есенин был молчалив, – вспоминал Георгий Феофанович, – он о чём-то сосредоточенно думал.
– О чём это ты?
– Да вот, понимаешь ли, ассонанс… Никак не могу подобрать. Мне нужен ассонанс[21] к слову “лопайте”.
Мы подходили к “Центропечати”. И как раз на той ледяной луже, которая образовалась от центропечатской водосточной трубы, Есенин поскользнулся и сел в лужу среди тротуара.
– Нашёл! – кричит он, сидя в ледяной мокроте и хохоча на всю Тверскую. – Нашёл!
И когда мы поднимались по лестнице в “Центропечати”, он мне продекламировал:
– Слушай, вот он – ассонанс, вернее – консонанс:
Нате, возьмите, лопайте
Души моей чернозём.
Бог придавил нас ж…ой,
А мы её солнцем зовём…»
Лучшее время жизни. В январе 1919 года в журнале «Сирена» (Воронеж) была опубликована «Декларация» имажинистов. В феврале её перепечатала газета «Советская страна».
Имажинизм стал новым литературным направлением. Смысл его был сформулирован в «Декларации» в следующих словах: «Образ, и только образ… Всякое содержание в художественном произведении глупо и бессмысленно, как наклейка из газет на картины». Эта мысль принадлежала А.Б. Мариенгофу. Есенин не совсем разделял её, но ради компании «Декларацию» подписал. Кроме него и Мариенгофа под ней стояли подписи Рюрика Ивнева, Вадима Шершеневича, художников Бориса Эрдмана и Георгия Якулова.
Имажинисты заявили о себе шумно и дерзко. В ночь с 27 на 28 мая они расписали стены Страстного монастыря. Газета «Известия ВЦИК» писала об этом: «28 мая утром на стенах Страстного монастыря объявились глазам москвичей новые письмена “весьма весёлого” содержания: “Господи, отелись!”, “Граждане, бельё исподнее меняйте!” и т. п. за подписью группы имажинистов. В толпе собравшейся публики поднялось справедливое возмущение, принимавшее благоприятную форму для погромной агитации».
Через пару месяцев имажинисты поменяли таблички с названием ряда московских улиц. Дня два-три Тверская носила имя Есенина, Б. Дмитровка – Кусикова, Петровка – Мариенгофа, Б. Никитская – Шершеневича, Мясницкая – Николая Эрдмана. На остальные не хватило членов «нового» литературного течения. Летом 1921 года ночью на стенах города появилось «Обращение имажинистов» с таким вступлением: «Имажинисты всех стран, соединяйтесь! Всеобщая мобилизация поэтов, живописцев, актёров, композиторов, режиссёров и друзей действующего искусства».
На этот раз «шалость» зарвавшихся дитятей не прошла: пришлось побывать в ВЧК и выслушать мнение о себе людей серьёзных.
В обыденной жизни имажинисты были нахраписты и проявили деловую хватку: основали издательство и выпустили три десятка своих книг, создали журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасное», открыли две книжные лавки и кафе «Стойло Пегаса», устраивали поэтические вечера и читали лекции. В конце 1919 года вышел первый поэтический сборник имажинистов «Явь». «Отличился» в нём Мариенгоф:
Кровью плюём зазорно
Богу в юродивый взор.
Вот на красном чёрным:
«Массовый террор».
Мётлами ветру будет
Говядину чью подместь.
В этой черепов груде
Наша красная месть.
По тысяче голов сразу
С плахи к пречистой тайне.
Боженька, сам Ты за пазухой
Выносил Каина,
Сам попригрел периной
Мужицкий топор –
Молимся Тебе матерщиной
За рабьих годов позор.
Через год вышел сборник «Золотой кипяток», на который нарком просвещения А.В. Луначарский резко отреагировал в статье «Свобода книги и революция». Он назвал имажинистов шарлатанами, морочащими людей, и выразил сожаление о том, что среди них есть поэт, старающийся опаскудить свой талант.
* * *
В творческом плане 1919 год начался для Есенина изданием поэмы «Пантократор», а закончился написанием в сентябре «Кобыльих кораблей» – последней из так называемых революционно-космических поэм. Много времени ушло у Сергея Александровича на создание теоретической работы «Ключи Марии».
«Пантократор» – слово греческое и означает «всевластитель», «вседержатель». В качестве таковых в поэме выступают Бог и Красный конь:
Тысячи лет те же звёзды славятся,
Тем же мёдом струится плоть.
Не молиться тебе, а
