Михаил Лаптев - Костер рябины красной

Мы, находясь на защите границ цветущего Дальнего Востока, прилагаем все силы для быстрейшего разгрома врага.

Желаем вам, Фаина, успешной работы, выплавки еще больше сверхплановой стали для наших заводов, которые дадут для фронта еще больше танков, самолетов, пулеметов, пушек, винтовок. Возможно, найдете минуту свободного времени написать пару слов.

«Привет с далекого Севера! В далекий тыл девушке Фане Шаргуновой!

Из газеты «Комсомольская правда» мы, краснофлотцы далекого Севера, узнали о Вашем самоотверженном труде на производстве. Мы горды такими девушками, какой является Фаня Шаргунова, — сказали наши краснофлотцы, когда узнали, что Вы отдаете все силы для разгрома всеми ненавистного врага. Долго рассматривали Вашу фотографию в газете.

Фаня, я думаю, что Вы не будете возражать против того, чтобы установить и поддерживать письменную связь с краснофлотцами. Если у Вас есть муж или друг, то он должен гордиться такой боевой подругой. Я думаю, что мое письмо дойдет до Вас, хотя у меня нет Вашего точного адреса. Вы в свою очередь постарайтесь на это письмо ответить. Напишите о своем трудовом патриотизме, пишите, как молодежь проводит время и как работают другие девушки. Я не сомневаюсь в том, что у Вас есть такие же боевые подруги, как и Вы, пусть и они напишут.

Фаня, не скромничайте, напишите о себе, я это имею в виду потому, что когда люди проявляют героизм, то они обычно говорят: «Я ничего особенного не сделал». Напишите Ваш возраст. От себя особо писать много нечего. Могу лишь сказать только одно, что те коммуникации, которые охраняют краснофлотцы-североморцы, для врага недоступны.

Привет девушкам трудового фронта. Пишите ответ, жду.

Она вспомнила, как читали такие же письма, адресованные ей, во время приема в партию. Как сказал Казанцев, что письма эти — лучшая рекомендация молодой большевичке. И что работа ее — самым лучшим образом пройденный кандидатский стаж.

Кажется, совсем недавно приняли ее в партию. Но несчастный случай отодвинул тот день, как будто был он в другой эпохе. Пребывание в больнице, бесчисленные процедуры, операции, перевязки — все это как бы подвело черту под жизнью, которая была до больницы. За чертой начнется новая жизнь, не похожая на ту, что прошла. Какой же она будет, эта иная жизнь?..

…В один из дней на исходе жестокой уральской зимы Фаина пришла на очередную смену в восемь часов вечера. Впереди были две плавки, подготовка третьей, половина суток напряженного, тяжелого труда.

Неподалеку от литейной канавы, в прогоревшем жестяном ведре чадил мазутный костерок. Возле сидели трое рабочих, курили, односложно разговаривали, а больше молча смотрели в огонь. В сторонке от горна, пригревшись в теплом уголке, прямо на голом земляном полу спал один из трудармейцев, высокий сухощавый Прохор Миронов. Около него дымился махорочный окурок. Видимо, присел Миронов отдохнуть и, разморенный теплом, уснул.

Фаина потрясла его за плечо. Прохор тяжело повернулся, открыл глаза, невидяще глянул на нее. В темноте было видно: лицо его покрыто пепельно-серым налетом. Она уже стала привыкать к таким лицам хронически недоедавших людей.

— Ты в какую смену? — спросила Фаина.

— Я? Да как же, неужто забыла? С тобой я…

— Чего же ты заснул?

— Пригрелся, видать…

— Нельзя сейчас спать. Не можешь работать, иди в санчасть. Может, справку дадут.

— Какая там справка! Работать надо, некогда по врачам ходить.

Он медленно поднялся и пошел к ведру, где горел мазутный костерок. Посмотрела вслед и пошла принимать печь.

К концу второй плавки ее позвали к корыту с водой. Там, у борта, лежал Прохор без сознания. Лицо его покрыла смертельная бледность. Она испугалась — не умер ли? — и побежала звонить врачу. Вскоре прибежали две санитарки и старичок-фельдшер. Он расстегнул куртку Прохора, затем рубаху и приложил к сердцу черную трубку.

— Что с ним? — стараясь говорить спокойно, спросила Фаина.

Фельдшер положил трубку в карман, поднялся с колен, жестом приказал санитаркам взять Прохора на носилки и только потом ответил:

— Все она же, товарищ Шаргунова, все она. Госпожа дистрофия. Крайнее истощение всего организма в результате длительного недостаточного питания. Впрочем, не волнуйтесь, ничего страшного. Полежит, покормим его, и станет он лучше нового…

Да, она уже хорошо знала, что такое дистрофия. На заводе был введен дополнительный паек для особо ослабевших. Кратко этот паек именовался удепе — усиленное дополнительное питание.

С середины тысяча девятьсот сорок второго года, когда стала остро чувствоваться нехватка питания, был введен поощрительный паек для успешно выполнявших нормы. Давали его время от времени, нерегулярно. В паек для рабочего-стахановца входило, например, двести граммов сливочного масла, полкило конфет или сахара, кусок мыла, пачка махорки и коробок спичек. Если выпадало счастье получить такой паек в один из дней два раза в месяц, день считался настоящим праздником. Паек бережно относили домой, там его ждала вся семья.

Лишь к концу следующего, тысяча девятьсот сорок третьего года паек немного увеличили, но и тогда его давали нерегулярно.

Даже высохшее от голода, полегчавшее тело Прохора санитарки не могли нести: не было сил. Передние ручки взяла Фаина, вторые какой-то мальчишка, вчерашний ремесленник, и санитарка.

Не могла уйти из медпункта, пока не убедилась, что Прохор пришел в себя. Только тогда вспомнила Фаина, что должна быть на заседании цехового комитета профсоюза. Она побежала в красный уголок.

Председательница цехкома Лидия Ивановна, подружка Оли, работала старшим нормировщиком. Она любила поговорить, и если надо было успокоить жалобщика или пропесочить прогульщика, не было человека более ретивого. Лидия Ивановна строго посмотрела в сторону Фаины и громко сказала:

— Что же вы, товарищ Шаргунова, считаете себя вправе опаздывать? Чем вы объясните свое пренебрежительное отношение к остальным? Или вы считаете, что знатной стахановке все позволено? Зазнайство никому не к лицу…

Еще не пришедшую в себя Фаину эти слова совершенно выбили из колеи. Она покраснела и, не дав закончить Лидии Ивановне обвинительную тираду, крикнула:

— Перестаньте, вы!.. Там люди с голоду умирают, а вы тут… — Фаина смешалась, но замолчать уже не могла. — Вы бы хоть спросили, почему я опоздала.