Алексей Череватенко - Небо Одессы, 1941-й

- Мы представляли Богданова каким-то гигантом с бородой до пояса, рассказывал пленный унтер-офицер, - с красным лицом и огромными ручищами... Нам говорили: кто попадет к русским в плен, берегись - Богданов одним ударом кулака на тот свет посылает!

Николай Васильевич ухмыльнулся:

- Да ведь мы не кулаками воюем, а пушками!

Что верно, то верно, крепко доставалось врагу от артиллеристов. Когда одна из стрелковых дивизий противника, поддержанная танками, атаковала наши части на участке Кагарлык - Беляевка, артиллеристы обрушили на них такой сильный огонь, что оккупанты вынуждены были показать спины.

Трудное положение создалось после выхода войск противника в район Большого Аджалыкского лимана. Враг получил возможность держать под обстрелом Одесский порт. Однако артиллеристы метким огнем подавили батареи противника и открыли нашим судам путь к причалам.

Мы часто завидовали нашим друзьям: ни туманы, ни ливни им не помеха, а летчики только и мечтают о погоде.

В тот ненастный день мы долго поглядывали на небо, ожидая прояснения. Но тучи ползли и ползли - угрюмые, равнодушные, им и дела не было до наших переживаний. Дождь все не унимался, а мы все звонили метеорологам. Но ничего утешительного они не могли сказать,

- Циклон перемещается с северо-запада на юго-восток, - передразнил кого-то Шестаков, бросая трубку. - Как будто нам от этого легче... Придется загорать, ребята. - Он тяжело вздохнул.

Шлепая по раскисшей траве, все поплелись в общежитие, Асташкин и Елохин тихонько перебранивались. Потом Аггей сказал:

- Ну что ж, не стоит киснуть. По крайней мере можно кое-что осуществить за время вынужденного безделья. Например, отоспаться - раз, написать письма - два, поиграть в шахматы - три, повысить интеллектуальный уровень путем чтения стихов...

Я жил тогда в Одессе пыльной.

Там долго ясны небеса... 

продекламировал он.

- Ясны, ничего не скажешь, - ехидно вставил Маланов.

Но комэск не обращал внимания на его язвительный тон, он уже сел на своего конька: поэзия - его вторая радость, его увлечение. Стихи Пушкина, Маяковского, Иосифа Уткина, Александра Жарова у него под подушкой, в планшетке, в кабине самолета. И нам он часто предлагал в свободные минуты сборники стихов, а иногда и сам увлеченно и с подъемом читал любимых поэтов.

У входа в летную столовую, которая во время дождей была нам и клубом, Елохин сказал:

- Гляди, Череватенко, кажись, твоя родня! Худощавый пожилой мужчина в чесучовом пиджаке и клетчатой потертой кепчонке двинулся нам навстречу, и я с трудом узнал в нем своего тестя. С тех пор, как отправил семью, мы с ним так и не виделись. Петров был целыми сутками занят в своих железнодорожных мастерских, да и у меня свободного времени почти не выпадало.

Мы поспешили укрыться от дождя в помещение, и тут летчики тесно обступили старика, наперебой задавая ему вопросы, смысл которых сводился к одному: что делается в городе?

- Торгуют на Дерибасовской пивом? - выскочил никогда не унывающий Филипп Шумилов. На него шикнули.

- Не до жиру, быть бы живу, - горько пошутил Петров. - Какое пиво, воды не хватает...

Ведя напряженную жизнь, мы не очень хорошо были осведомлены о положении в городе. И теперь трудно было представить баррикады на улицах и площадях, пустующие парки и скверы, заколоченные крест-накрест двери магазинов, кафе, ресторанов. Все, кто не был занят на производстве, и стар и млад, работали на строительстве оборонительных сооружений. На улицах с шести вечера, кроме патрулей, никого не встретишь... Да, невеселая картина обрисовалась.

Пришел мой тесть узнать, нет ли вестей с Дона, где теперь поселились наши женщины вместе с крошечным моим сыном, а его внуком. К счастью, я не только мог его успокоить, но и обрадовал, дав письмо от Валентины. Повлажневшими глазами Лаврентий Георгиевич посмотрел на конверт и осторожно опустил его в карман пиджака.

- Я уж потом прочту, - виновато сказал он, и я подумал, что отец будет читать письмо каждое утро, как молитву, пока не выучит наизусть. И будет оно согревать и поддерживать его в трудную минуту.

- Ну, а это вам, ребята, - старик торжественно положил на стол какой-то сверток. - Подарок, можно сказать, от рабочего класса, - он смущенно улыбнулся.

В свертке оказалась бутылка водки, настоящая, с этикеткой довоенного времени.

- Уважил, батя! - обрадовано хохотнул Шестаков. - Приятно смотреть на продукт мирной жизни. - Ну что ж, помянем погибших, за победу выпьем... За чистое небо над нашей страной!

Официантка подала на стол котлеты, яблоки. И все стали сосредоточенно жевать, думая каждый о своем.

На какое-то время в столовой воцарилась тишина. Низкие облака сплошь закрыли небо, стало совсем темно. За стеной раздался мерный стук движка, и почти тотчас под потолком зажглась лампочка. Лев Львович вышел из-за стола, глянул в окно:

- Да-а-а! Загорать придется долгонько. Никакого просвета, - задумчиво протянул он. - Вот уж поистине разверзлись хляби небесные..,.

- Дак ведь осень на дворе, ничего удивительного, - ввернул кто-то. Против природы не попрешь!

Помещение постепенно пустело: кого ждали дела, а кто пошел в общежитие, на боковую. Несколько человек, и среди них Шестаков, все еще сидели за столом. На миг воцарилось молчание, и в наступившей тишине слышно было, как монотонно барабанят в окно дождевые капли.

- Так что ж, друзья, - сказал майор, - давайте споем, щоб вдома не журились, як кажуть на Українi... Раскроем душу в песне.

Кто-то принес гитару, Олег Зюзин уселся поудобнее и стал настраивать инструмент.

- Дребезжит, как старая телега, - проворчал он.

- Золотареву ее на ремонт, - смеясь, посоветовал Ёлохин. - Он и переберет, и смажет, будет звенеть, как мотор на самолете Торбеева!

Наконец, Зюзин взял первые аккорды.

В далекий край товарищ улетает,

За ним родные ветры вслед летят, 

тихо, медленно, словно проговорил, а не пропел Олег.

Любимый город в синей дымке тает,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...

Каждый из нас вкладывал в эту песню свою тревогу, свою печаль. И надежду. Песня ширилась, крепла, все больше и больше мощных голосов вплеталось в нее.

"Когда ж домой товарищ мой вернется..."

- раздумчивая мелодия принимала отголоски победного марша. Будет, будет так, они завоюют победу, улыбнется, встретит их любимый город, и синее небо над головой станет чистым навсегда.

Глава XIII.

Коммунисты

Все свободные от полетов расположились на открытой поляне. Комиссар полка Николай Андреевич Верховец представил собравшимся худощавого мужчину средних лет:

- Знакомьтесь, товарищи! Секретарь Одесского обкома партии Иван Алексеевич Сосновский!