Станислав Зарницкий - Боттичелли

На живописцев был особый спрос — им предстояло украсить путь, по которому будет проезжать невеста со свитой, декорировать собор, придать праздничный вид площадям, выдумать оригинальные костюмы для сотен кавалеров и дам. Поэты напрягали всю свою фантазию, чтобы поразить римлян небывалыми доселе эпиграммами, а их выдумки тоже должны были воплотить художники. Здесь было все: Венеры и Марс, амуры и наяды, гроты и горы — все, что по-навыдумывали древние и что сейчас вновь было извлечено на свет божий. Не обошли и Сандро — ему пришлось размалевывать штандарты и полотнища, которым надлежало свешиваться с балконов и из окон, расписывать триумфальные арки. Даже те, у кого были имена погромче, чем у него, не гнушались такой работой, к тому же Медичи щедро платил за каждый пустяк: все понимали, что это плата не за мастерство, а за преданность.

В отличие от отца и Липпи, Сандро не был страстным поклонником Медичи, его память не обременяли воспоминания о славных делах Козимо. Его мечтой было не возвращение золотого века, якобы существовавшего при «Отце отечества», а приобретение известности — а как этого достичь, не имея поддержки щедрого и влиятельного покровителя? Среди молодежи, с которой Сандро водил дружбу, почтения к Подагрику не было, да и о Лоренцо говорили снисходительно: конечно, у него есть достоинства, но крепко держать город в руках он вряд ли сможет, в чем, кстати, и сам признавался. Ему больше по душе вести праздную жизнь, чем копаться в городских дрязгах. Если кто и достоин внимания, так это Томмазо Содерини; он-то и приберет власть к рукам, как только умрет Подагрик, и Верхний город подомнет под себя Нижний. Вот тогда Томмазо сочтется за своего брата, изгнанного из Флоренции вместе со сторонниками Пацци.

Сандро не слишком сокрушался по этому поводу. Подагрик ничего не смыслил в живописи, да и Лоренцо, несмотря на его общепризнанный отменный вкус, особого интереса к ней не проявлял. Вот стихи он писал, некоторые из них даже стали песнями. Чтил философов, собирал разные безделушки, но носиться с живописцами, как Козимо с Липпи, явно не собирался. Стало быть, никакой пользы Сандро от него не было, поэтому возможная смена власти в городе его мало беспокоила.

В июне Кларисса прибыла во Флоренцию. Пьеро встретил ее у стен города и присутствовал на бракосочетании в соборе, но на свадебном пиршестве не появился. Слухи подтверждались: жизнь уходила из его измученного болезнями тела. В тратториях и на площадях, где пили за его счет, ему желали выздоровления, а его дому благополучия, в душе сомневаясь и в том, и в другом. Имя Томмазо все чаще произносилось в застольных беседах, и многие уже бросились искать его благосклонности. Сандро тоже удостоился чести быть представленным ему. Говорить он был мастер и обратил на себя внимание Содерини. Не бог весть что, но все-таки приятно, когда будущий правитель знает тебя в лицо.

Как ни странно, но и строгий Мариано уверовал в Содерини. По крайней мере, на него можно положиться, у него достаточно опыта, чтобы править Флоренцией. А если она достанется юному Лоренцо, тогда городу и впрямь грозят беды. Больше всего Филипепи боялся распрей и неурядиц; в молодости он нахлебался их досыта, и теперь ему хотелось покоя. Он окончательно решил расстаться с мастерской, купить дом на виа Нуова — уже присмотрел и почти сговорился с владельцем, — и дожить жизнь, избавившись от всех хлопот.

Как большинство флорентийцев, вдоволь нагрешив в юности, Мариано с годами все больше обращался к Богу и проникался убеждением, что раньше все было не только строже, но и лучше. Виноваты, конечно, они, старики, обеспечившие детям беззаботную жизнь и потакавшие их прихотям, как он Сандро. О тех, кто побогаче, как Медичи, и говорить не приходится. Отсюда разврат и непочтение ко всему, даже к вере — появились разные философы, которые даже Евангелие толкуют на свой лад. А поэтов, которых Мариано больше знал понаслышке, ибо как истинный флорентиец чтил только Данте, было бы полезнее и вовсе истребить — самое ядовитое племя, самого Господа называют Юпитером и забивают головы добропорядочных христиан музами, грациями, нимфами и прочей нечистью. Нет, после того как он узнал, что Лоренцо не только ведет разгульную жизнь, но еще вдобавок и поэт, он слова в его защиту не скажет! Если его призовут на площадь Синьории, он первым отдаст свой голос за Содерини. Но пока никого никуда не звали.

Подагрик упорно цеплялся за жизнь. Конец лета и осень прошли в тревожном ожидании: вот-вот что-то должно случиться. Но развязка все оттягивалась. Город лихорадило, и когда во Флоренцию пришла весть, что 9 октября в Сполето внезапно скончался Филиппо Липпи, даже живописцы пропустили ее мимо ушей — и их обуяла высокая политика. Возможно, лишь скорбь Сандро была искренней: фра Филиппо, несмотря на их разногласия, оставался для него любимым наставником. Многое приходило на память, но особенно то, что в свою последнюю поездку в Сполето Липпи отправлялся с большой неохотой. Сколько раз, наезжая во Флоренцию, он клялся бросить эти проклятые фрески и восклицал, что его ноги не будет в городе, где не уважают его и не ценят его искусство.

В чем была причина этого недовольства — так никто и не выяснил. Излив очередную порцию злости, Липпи снова отправлялся в Сполето, как бы подтверждая слова, сказанные Верроккьо: истинный живописец никогда не бросит свое творение, не доведя его до конца, оно для него, что ребенок для матери. Как всякая скоропостижная смерть, кончина фра Филиппо вскоре стала обрастать домыслами: якобы он начал в споре с приором монастыря богохульствовать и Господь покарал этого грешника и развратника. Однако большинство придерживалось более земной версии — Липпи был отравлен. Вопрос только: кем? Не было большой тайной, что и в Сполето бывший монах вел далеко не постную жизнь; говорили, что там он умудрился соблазнить какую-то знатную даму и ее родственники спровадили его на тот свет. Другие же придерживались иного мнения: ничего подобного, это старый Бути наконец-то свел счеты с обидчиком, отомстив ему за поруганную честь дочери Лукреции.

Но как бы там ни было, фра Филиппо не стало, и Сандро оказался перед необходимостью выполнить данное им некогда обещание — позаботиться о судьбе Филиппино, помочь ему овладеть живописью и вывести в мастера. Клятвы давать легко, но выполнять не так просто: прежде всего потому, что сам он еще ходил в подмастерьях, а следовательно, не имел права набирать учеников. То, что у него была мастерская, которую он открыл в доме отца, ничего не значило — просто цеховые власти, благоволя старому Филипепи, пока смотрели сквозь пальцы на это вопиющее нарушение правил. Сандро с трепетом ожидал появления во Флоренции сына Липпи, но тот явно не спешил. Как потом выяснилось, он остался в Сполето и вместе с учеником Липпи фра Диаманте завершал начатое отцом. Кроме того, Сандро стало известно, что в свои двенадцать лет Филиппино уже изрядно преуспел в живописи, далеко обогнав своих сверстников, так что учить его будет непросто.