Виталий Вульф - Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн

Чтобы не сойти с ума от страха и ужаса, Одри продолжала заниматься балетом, деньги на ее занятия Элла зарабатывала уроками бриджа. Вскоре, правда, балетный класс в консерватории закрыли, и Элла оборудовала класс для занятий в доме у своей знакомой – туда приходили несколько девочек и нанятый в складчину педагог. А позже Одри сама вела занятия у младших. «В той маленькой квартирке, которую они занимали, – вспоминала Памела Эвертс, – не было места для балетной перекладины, но я помню, как Одри просила детей класть ногу на подоконник, используя его в качестве перекладины». Иногда ей удавалось заработать немного денег, выступая перед несколькими гостями – собираться большими компаниями не разрешали законы военного времени, и зрители, чтобы не привлекать внимания патрулей, хлопали беззвучно. В основном собранные деньги шли в казну Сопротивления; для себя и своей семьи Одри брала лишь малую часть.

Среди легенд, сочиненных журналистами об Одри, особое место занимают предания о ее героическом участии в голландском Сопротивлении. Безусловно, они сильно преувеличены – Одри была еще мала, к тому же большую часть времени она проводила на занятиях танцами, – но доля правды в этих рассказах все-таки есть. Известно, что Одри помогала распространять антинацистские листовки и переписанные от руки тексты выступлений английских радиостанций, пряча листки в туфлях. А однажды она была связной между Сопротивлением и скрывавшимся в арнемских лесах английским парашютистом. На обратном пути она наткнулась на немецкий патруль. Позже Одри рассказывала, что единственное, что пришло ей в голову, – это сделать реверанс и подарить патрульному букет полевых цветов, который она зачем-то нарвала по дороге. Патрульные сочли это проявлением вежливости и покорности, а она тряслась от страха…

От постоянного голода у Одри началось малокровие, начали распухать ноги – так сильно, что про танцы пришлось забыть. «В те дни я часто говорила себе: если это когда-нибудь закончится, я никогда больше не буду ворчать и капризничать, я буду всем довольна», – вспоминала Одри. Возможно, именно отсюда, из ужасных переживаний военных дней, берет свое начало невероятное для многих звезд качество, которым так славилась Одри: ее удивительное внутреннее спокойствие, умение быть довольной тем, что есть, некапризность и неконфликтность. Одри Хепберн бывала недовольна только собой – все остальное она принимала как данность, не рассуждая и не критикуя, лишь благодаря судьбу.

В сентябре 1944 года союзники попытались высадиться у Арнема: план с треском провалился, не только приведя к огромным жертвам как среди военных, так и мирного населения, но и вызвав жестокую месть немецких властей. В одну ночь все жители Арнема – под угрозой расстрела – были выселены из города в никуда. Три тысячи человек в следующие недели погибли от голода и болезней…

Семье ван Хеемстра повезло: у деда Одри был дом в Вельпе, деревушке неподалеку от Арнема, и они укрылись там – впрочем, уже через пару дней и дом, и все окрестные строения были забиты беженцами. Не было ни еды, ни медикаментов, даже элементарных удобств… Самые отчаянные пробирались в опустевший Арнем и искали еду в брошенных домах, рискуя нарваться на патруль. Однажды Одри пришлось несколько дней просидеть в подвале, питаясь шестью яблоками и половиной буханки хлеба, после чего у девочки началась еще и желтуха. Все это, несомненно, наложило свой отпечаток на внешность будущей звезды: ее хрупкая, тонкая фигура и огромные, словно испуганные глаза – явные следы тех тяжелых лет.

Как писал в своей книге об Одри Хепберн Александр Уолкер, выжила Одри только благодаря чуду. Однажды, еще в 1942 году, ее мать смотрела кинохронику и среди заключенных увидела своего давнего знакомого Майкла Берна. Ночью она вместе с бывшей владелицей этого кинотеатра – он, как и прочее, был конфискован немцами, – пробрались в проекторскую и вырезали из пленки несколько кадров с лицом Берна. Позже по фотографии с помощью Красного Креста удалось установить, где именно содержался Берн, и, к его огромному удивлению, он получил от Эллы огромную посылку с едой. Чего стоило ей собрать столько продуктов, можно только догадываться… В конце войны его репатриировали, и он стал переписываться с Эллой. «Элла в отчаянии написала мне, – рассказывал Берн, – что ей нужно новое чудодейственное лекарство – пенициллин, но его невозможно найти в Нидерландах, разве только за огромные деньги, которых у нее, естественно, не было. Не могу ли я ей прислать несколько пачек сигарет? (Цена за которые поднялась на черном рынке невероятно высоко.) И я посылал ей сотни и тысячи сигарет». Баронесса продавала эти сигареты на черном рынке и на вырученные деньги покупала для Одри лекарства и еду. Позже Одри говорила, что у тех дней, когда Голландия стала свободной, был «запах английских сигарет».

Нидерланды были освобождены войсками союзников 5 мая 1945 года – на следующий день после того, как Одри исполнилось шестнадцать лет. «Когда война закончилась, я была благодарна Богу за то, что я еще жива, и я знала, что человеческие отношения значат больше, чем богатство, или карьера, или даже еда. Я быстро выросла, потому что, в столь юном возрасте, я уже знала о страдании и ужасе», – вспоминала она.

Много лет спустя Одри узнала, что ее отец в самом начале войны был арестован как член английского фашистского союза за «связь с представителями вражеского государства» и провел пять лет в лагерях – его освободили лишь в апреле 1945 года. Эту тайну ей тоже приходилось скрывать.

«У меня почти не было настоящей юности, – признавалась Одри журналистам много лет спустя, – очень немного друзей, совсем мало радости в том смысле, в каком ее понимают подростки, и совершенно отсутствовало ощущение собственной безопасности. Удивительно ли то, что я стала таким замкнутым человеком?.. Мне кажется, что тогда я была старше, чем сейчас».

Конечно, с приходом свободы в Нидерландах прежняя жизнь не началась в одночасье: многие города лежали в руинах, не хватало рабочих рук, денег и продовольствия. Пока Одри болела, ее мать зарабатывала как могла. Воспользовавшись своими связями, она получила работу в Амстердаме, где лечилась ее дочь: сначала закупала продукты для ресторанов, которые снова открывались один за другим, затем стала сотрудничать с иностранными фирмами, осмелившимися вернуться в полуразоренную страну. Баронесса едва сводила концы с концами, но ей удавалось оплачивать лечение Одри, а после – ее уроки балета, к которым девушка постаралась вернуться, как только смогла держаться на ногах.

После войны Одри занималась танцами в студии знаменитой танцовщицы и педагога Сони Гаскелл, соединившей в своей методике классический балет с джазовыми ритмами. Одри занималась без устали, самозабвенно, не давая себе ни секунды поблажки – так, словно в занятиях танцами для нее была дорога к счастью. Увы, довольно скоро выяснилось, что прима-балерины из Одри не выйдет – она была слишком высока для классического балета, да и танцевального гения у нее не было, – а в кордебалете Одри танцевать не хотела. «Я хотела танцевать сольные партии, – вспоминала она позднее. – Я страшно хотела исполнять эти роли потому, что они дали бы мне возможность выразить себя. А у меня не было такой возможности, когда я стояла в ряду из двенадцати других девочек и должна была синхронизировать свои движения с их движениями. А я не желала ни под кого подстраиваться. Я хотела сама добиться своей славы». Однако пока она не видела себя вне танцев – балет так долго был ее основным занятием, главной радостью и единственным смыслом ее жизни, что она просто отказывалась даже думать о чем-то другом. Когда мадам Гаскелл урезали финансирование и она была вынуждена переехать в Париж, Одри рвалась за ней, однако баронесса – возможно, впервые – решительно отказалась. Во Франции у нее не было ни друзей, ни родственников и никакой надежды на хорошую работу – по ее мнению, лучше было бы воспользоваться английским паспортом Одри и переехать в Лондон, где было много танцевальных студий. Соня Гаскелл посоветовала своей ученице школу Ballet Rambert , чья основательница Мари Рамбер в свое время столкнулась с тем же препятствием на пути к славе, что и Одри, – слишком высокий рост. Она, как никто другой, могла бы понять проблемы Одри…