Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue

На этом углу проспекта Руставели к консерваторскому подъему всегда толпился народ, но именно здесь была самая вкусная в Тбилиси, прохладная, газированная вода с необычайным многообразием вкусно пахнущих и цветных, от голубого и зеленого до красного и вишневого, сиропов — "сливочный с мятой", "тархун", "кахури" или "шоколадный" — я помню их вкус до сих пор, куда же это все исчезло?

Здесь же мы с моим новым знакомым подкрепились слоеными хачапури, только что выпеченными, обжигавшими пальцы, и выпили "на брудершафт" по два стакана "лагидзевской" воды.

С этого дня нас двоих уже не смогла разлучить ни судьба, ни даже расстояние, между городами, в которые мы попали через несколько лет — Жорка в Питер и в Москву, а я — через Москву во Владивосток.

Об этом своем самом близком друге, "друге номер два" — Георгии Селезневе, или просто Жорке, я должен рассказать отдельно.

— "Жора" — (Георгий Васильевич Селезнев)

Почему Жорку, драчуна и хулигана, известного по всей улице Бесики, мать отдала в Тбилисскую музыкальную школу, трудно понять. А ведь угадала, только в Тбилиси бывший шеф-повар столовой может разбираться в пении, именно, с ее легкой руки он запел, потом стал выдающимся певцом, а потом и профессором Петербургской консерватории, которую он заканчивал в советское время, то есть, как Ленинградскую государственную консерваторию имени Н. А. Римского-Корсакова. "Легкая рука" мамы была единственной во всем "убане", которая могла справиться с Жоркой. Мать была основательной женщиной, и Жора с детства ее побаивался, что не мешало ему вести за пределами дома достаточно свободный образ жизни.

Окончив музыкальную школу, Жора Селезнев поступил в Тбилисскую консерваторию, в класс Тамары Георгиевны Савиной. Мягкий, "шаляпинский" бас, со светлыми баритональными верхами, обратил сразу же на себя внимание, и в курсовом спектакле "Евгений Онегин", где мне его довелось услышать, уже не Жора, а Георгий Селезнев делал заявку на серьезного певца.

Здесь в Тбилиси, ни при каких раскладах, сделать карьеру оперного певца было для него невозможно — слишком высок был уровень труппы Тбилисского оперного театра, основанного в 1851 году, во времена великой империи и имперской роскоши, и имеющего высокие музыкальные традиции (Сам Чайковский посещал оперу Тифлиса пять раз в период с 1860 по1890 год, а оркестр оперы давал симфонические концерты еще с 1860 года, с тбилисской оперой связаны имена таких гениев музыки, как Шаляпин, Рубинштейн, Рахманинов). Так что, к моему громадному сожалению, через несколько лет я расстался с Жорой, уехавшему в Ленинград для продолжения карьеры оперного певца. В Ленинграде он стал "дорабатывать" голос в классе знаменитого в далеком прошлом, конкурента Шаляпина по оперной сцене и одного из самых лучших отечественных вокальных педагогов — Василия Михайловича Луканина. Достаточно добавить, что из его класса вышел и выдающийся советский бас — Евгений Нестеренко.

Но это будет потом, а в тот год мы проводили свободные вечера в киноклубе, уходили в жаркие летние дни купаться, прыгать по волнам на бурлящих изгибах Куры около моего дома в Дигоми, или загорать там, зарывшись в шоколадного цвета лёссовых отложениях на береговых наносах.

Часто днем, выскочив с работы, в обеденный перерыв, я перебегал через улицу, проходил двором к старому одноэтажному дому, уцелевшему со времен Ноя, и мы в полутемной, завешенной шторами комнате наслаждались беседой, черным кофе и музыкой, иногда прикладываясь к коньяку, который его мать берегла к празднику.

Я и раньше любил оперное пение, но Жора оказался не только певцом, разбирающимся в вокале, но и знающим много из того, что выходило за пределы собственно голоса. Он много читал, давал мне книги по истории итальянской оперы, демонстрировал особенности вокальной техники и так увлек меня своим темпераментным и восторженным отношением к музыке, что я неожиданно для себя запел. И еще он любил джаз, что для меня было окончательным аргументом в его пользу. Он обожал Гершвина, знал наизусть его "Порги и Бесс", а я наслаждался "Голубой рапсодией" в исполнении Бени Гудмана. Много позже Жора станет одним из первых в Советском Союзе исполнителей партии Порги в этой джазовой опере.

Грузия готовилась принимать в Тбилиси "Х-ый международный конгресс виноградарей и виноделов", и к этому событию было выстроено новое здание Института виноградарства и виноделия в Дигоми (пригород Тбилиси) и отпущены немалые средства для развития научно-технической базы института. А я жил в Дигомском массиве и проезжал мимо этого нового института каждый день. Кто-то нашел "единственного специалиста" в области оптических исследований в нашем институте, кто я не знаю. Но через небольшое время я уже подписал какие-то бумаги с кем-то из винодельческого руководства, и началась моя вторая, "подпольная жизнь", в которой появились и деньги, и дармовые вина и коньяки. Словом началась новая страница моей биографии. Добавлю к этому — совместительство (работа на двух и более работах) в СССР тогда преследовалось по закону. В СССР, но не в Грузии, даже это здесь было по другому.

Мне было удобно после работы, по дороге домой в Дигоми, просить шофера автобуса ("здесь остановки нет, а мне, пожалуйста…") притормозить напротив входа в Институт виноделия, небрежно, по-тбилисски, выпрыгнуть из него, подняться к розарию перед главным входом и погрузиться в мир новых, закупленных за валюту, ожидающих меня приборов, прибывающих в исследовательскую лабораторию отдела коньяков. Я устанавливал, налаживал, юстировал инфракрасные спектрометры, спектрофотометры, хроматографические установки и многое другое, уже всего не упомню. Переводил на русский язык, который тогда был необходимым атрибутом всех научных сотрудников, технические описания, разрабатывал методики измерения, обучал виноделов работе на оптических приборах и часто брал "работу на дом", пробы старых коньяков из библиотеки вин института… Не все еще из заказанного нового оборудования пришло в институт виноградарства, а в моем Институте кибернетики, в отделе у химиков, мы давно отладили исследования электронных спектров сложных молекул, анализировали ароматические углеводороды из предполагаемого Норийского нефтяного месторождения, так что "сам Бог велел" нам потом, после записи спектров поглощения сложных спиртов или дубильных веществ, дегустировать "материал" длительной выдержки для изготовления марочных коньяков.

В "винной библиотеке" Института виноградарства хранились коньяки со дня основания коньячного производства на территории Российской империи.