Иван Рожанский - Анаксагор

Анаксагор имеет здесь в виду какой-то другой участок поверхности, часть премии, которую мы не знаем. Эта интерпретация представляется маловероятной до ряду соображений. В частности, когда Анаксагор пишет об отделении и о том, что «не только у нас стало бы отделяться, но и в другом месте», то под термином «отделение» он, несомненно, понимает действие космического вихря в целом, процесс космообразования, включающий в себя и образование Земли — всей Земли, а не какой-либо ее части, Если космический вихрь мог бы возникнуть «в другом месте», то там же возникла бы и другая Земля. Как правильно заметил античный комментатор Аристотеля Симпликий, Анаксагор и сказал «Солнце и Луна у них те же, что и у нас», но «есть у них Солнце и Луна, как у нас», как бы говоря о других Солнце и Луне.

Во второй главе мы указывали, что, согласно некоторым свидетельствам, Анаксагор считал Луну обитаемой. В связи с этим уже давно было высказано предположение (к которому присоединился, в частности, известный историк античной философии Э. Целлер (см. 78), что именно о Луне идет речь в приведенном отрывке. Против этой интерпретации можно выставить те же возражения, что и против предыдущей, тем более что фраза «Есть у них Солнце, Луна и прочие светила, как у нас» становится в данном случае просто бессмысленной.

Симпликий высказал догадку, что в этом отрывке Анаксагор имел в виду не чувственно воспринимаемый, а идеальный, умопостигаемый мир. Это объяснение было вполне в духе неоплатонизма, к которому примыкал Симпликий, но в применении к Анаксагору оно являлось чистым анахронизмом.

Ряд историков философии, к которым относились, в частности, Дж. Бернет (37) и Р. Мондольфо (58), ссылались на приведенный отрывок как на доказательство того, что Анаксагор (вопреки свидетельствам доксографов) допускал одновременное существование многих миров. Как мы увидим ниже, эту гипотезу можно принять, но не в слишком категорической форме. Ведь и сам Анаксагор в последней фразе обсуждаемого отрывка пользуется условным наклонением (оптативом), как бы указывая лишь на возможность образования других миров.

Наиболее своеобразная интерпретация учения Анаксагора была высказана некоторыми исследователями (к числу которых принадлежал и наш соотечественник С. Я. Лурье (см. 23, 90), опиравшимися как на рассматриваемый отрывок, так и на общие положения анаксагоровской теории материи (в частности, на положение об относительности большого и малого). Согласно этой интерпретации, в любой пылинке, в любой сколь угодно малой частичке вещества Анаксагор допускал возможность возникновения самостоятельного, хотя и невидимого нами вихря, приводящего к образованию другого космоса (микрокосмоса) с Землей и небесными светилами, с растениями, животными и людьми, но только на ином уровне малости. Таких уровней малости может быть бесконечно много, причем на каждом из этих уровней образуются бесчисленные одновременно существующие миры. В свою очередь наш космос представляет собой, возможно, лишь пылинку в некоем космосе более высокого порядка. Каждый космос определяется Анаксагором как гомеомерия — в том смысле, что он есть лишь частичка какого-то целого, во всех отношениях подобная этому целому; с другой стороны любой космос состоит из бесконечного числа микрокосмосов, из которых каждый является его подобием.

При всем ее остроумии эта гипотеза не подтверждается ни одним из тех источников, которыми мы пользуемся при изучении теории Анаксагора. В частности представляется крайне невероятным, чтобы на нее не обратили внимания Аристотель и Феофраст, весьма досконально изучавшие как физику, так и космологию Клазоменца. Если же эти парадоксальные воззрения не были в том или ином виде сформулированы самим Анаксагором, то приписывать их ему мы считаем праздным занятием.

Обсуждаемый нами отрывок был подвергнут в 1960 г. детальному анализу немецким филологом Г. Френкелем (см. 45). По мнению этого исследователя, форма оптатива, фигурирующего в последней фразе отрывка, употреблялась в тех случаях, когда автору нужно было сказать о том, что произошло бы, если бы имели место те или иные явления совершенно независимо от реальности или нереальности принимаемых допущений. В данном случае Анаксагор хотел подчеркнуть, что если бы «отделение» (т. е. космическое круговращение) началось не только там, где оно фактически произошло, но еще в каком-либо другом месте, то оно привело бы к образованию космоса, который во всех отношениях был бы аналогичен нашему.

Независимо от того, согласимся ли мы с филологическими доводами Френкеля или нет (изложить эти доводы во всех деталях мы здесь не имеем возможности), ясно одно: Анаксагор не отрицал теоретической возможности космообразования «в другом месте». Это, конечно, далеко не равносильно утверждению, что миры фактически возникают в разное время и в разных местах. Положение о множественности миров нигде, по-видимому, не было им четко сформулировано, иначе его не называли бы в ряду мыслителей, допускавших существование лишь одного-единственного космоса. И не потому, что такое понимание было ему незнакомо или непонятно. Примерно в это же время и даже, вероятно, еще до того, как Анаксагор изложил свои взгляды в письменной форме, оно было развито создателем атомистического учения Левкиппом. Представляется вероятным, что Анаксагор не считал возможным высказывать в категорической форме утверждение, в правильности которого он ни при каких обстоятельствах не смог бы убедиться. Этим, как нам кажется, можно объяснить и осторожную, условную форму высказываний о том, что произошло бы, если бы «отделение» имело место не только в нашем мире, но где-нибудь еще.

На основании общих соображений можно утверждать, что принятие доктрины множественности миров было бы для Анаксагора вполне естественным шагом. Этим сразу же были бы устранены все недоумения по поводу бездействия Разума до начала процесса космообразования. Разум можно было бы трактовать как некую космическую силу (или, если говорить современным языком, энергию), разлитую в первичной смеси, хотя и не смешивающуюся ни с одним из ее компонентов. Время от времени происходит нечто вроде спонтанно; концентрации этой силы, приводящей к своего рода «космическому взрыву» — образованию вихря, который затем проходит свой путь развития в соответствии с отмеченными нами выше законами. В этом случае Разум оказался бы неотъемлемой принадлежностью мира материальных вещей, другим (энергетическим!) аспектом этого мира, а не чем-то внеположным и иноприродным. Вряд ли, впрочем, Анаксагор согласился бы с таким толкованием его учения, ибо он настойчиво подчеркивает особое положение Разума по отношению к вещам. Так, в начале двенадцатого фрагмента о Разуме говорится следующее: «Разум же беспределен и самодержавен и не смешан ни с одной вещью, но один он существует сам по себе».