Ральф Ингерсолл - Совершенно секретно

У Англии было явное желание обрушиться всей тяжестью объединенных англо-американских вооруженных сил на Балканы. С другой стороны, к концу 1943 года с полной ясностью обнаружилось ее решительное нежелание пересекать Ла-Манш.

В этом пункте, по крайней мере, за столом конференции, у нее находились единомышленники среди американцев. Вторжение через Ла-Манш, как таковое, имело могущественных противников на самых видных постах не только в Англии, но и в Америке.

Прежде всего — высшее командование американскими военно-воздушными силами. Генерал Арнольд возглавлявший американскую авиацию и одновременно состоявший членом Совета начальников генеральных штабов, все еще верил, что Германию можно принудить к капитуляции одними бомбардировками с воздуха если только ему удастся выговорить для нужд авиации достаточное количество людей и военных материалов и добиться приоритета над остальными родами оружия. И сам он, и его генералы, и офицеры для связи с прессой боролись против вторжения — тонко, но решительно — настаивая на необходимости всемерного укрепления военно-воздушных сил. Они всегда высказывались за оттяжки и отсрочки, чтобы выиграть время и, дождавшись новых самолетов и обучив новые кадры летчиков, обрушить их на Германию. Побуждало их к этому, по-видимому, искреннее преклонение перед своим родом оружия, а также личное честолюбие. Они вели военно-политическую игру, в уверенности, что если им удастся победить Германию одними воздушными атаками, авиация автоматически займет первое место среди остальных родов вооруженных сил.

Говоря по чести, никто и сейчас не мог бы решить, были ли они правы, то есть, продолжала ли бы Германия войну, если бы, скажем, пять тысяч тяжелых бомбардировщиков ежедневно обрушивались на нее? Даже когда началось вторжение, самые крупные авиасоединения насчитывали не более тысячи четырехмоторных машин. Требования военно-воздушных сил никогда полностью не удовлетворялись, однако уже за год до вторжения во Францию авиация по своей мощности была далеко впереди других американских военных сил в Англии, и ее командование продолжало настаивать на предоставлении ей преимуществ за счет других родов оружия, — в чем не было бы надобности, сумей она доказать свою правоту.

Американский военно-морской флот был еще менее расположен в пользу вторжения, чем американские военно-воздушные силы. Флот Соединенных Штатов — самый монолитный из родов вооруженных сил и лучше всех умеет отстаивать свои интересы. Он знает, чего хочет, и в любых спорах его представители выступают единым фронтом. Война на Тихом океане — это была их война. Вторжение в Европу означало войну на Атлантическом океане, в которой американский флот не был заинтересован. Война в Атлантике — это был раут, устроенный англичанами, на который американский флот не получил приглашения, и он участвовал в нем неохотно и с недоверием. Его войной была тихоокеанская война, и он не мог от чистого сердца одобрять мировые стратегические планы, требовавшие сначала разгрома Германии, и только после этого Японии.

Эта холодность американского флота в отношении европейского театра войны еще усугублялась личной и профессиональной антипатией, которую американский военно-морской флот питал к английскому флоту, ибо считал его косным, устарелым и сильно перехваленным.

Я отнюдь не хочу сказать, что военно-морской флот Соединенных Штатов преднамеренно саботировал вторжение в Европу. Его адмиралы подчинились решению Рузвельта сначала разгромить Германию. Они были "хорошие солдаты" и не портили игры. Иногда они даже делали крупные вклады в общее дело. Но за столом совещаний они никогда по-настоящему не отстаивали американских интересов на европейском театре войны, а между тем в стычках с англичанами у нас не было более крепких, отважных и надежных воинов, чем адмирал Кинг и другие американские адмиралы. Англичане их побаивались; из всех схваток с ними военно-морской флот Соединенных Штатов всегда выходил победителем.

Пассивное отношение американского военно-морского флота к вторжению в Европу имело еще то последствие, что американской сухопутной армии пришлось буквально вырывать у флота десантные суда, а позднее, для осуществления высадки, его огневую мощь.

Ради сохранения престижа американский военно-морской флот накануне решения о десанте в Европе провел успешную кампанию за недопущение армии к подготовке судов для десантных операций, — как мы видели, американская армия в 1942 году хотела организовать переправу войск через Ла-Манш на собственных судах. Поэтому в 1943 году организация переброски американских десантных войск почти целиком зависела от британского военного флота. Это давало возможность англичанам в категорической форме определять масштабы предстоящего вторжения, по своему усмотрению устанавливая число судов, которое они могли предоставить. И было только одно средство преодолеть это узкое место — получить помощь от американского флота и использовать возможности подведомственного ему американского судостроения. В последнюю минуту узкое место было благополучно пройдено. Но в течение многих месяцев отрицательная позиция американского военно-морского флота служила серьезным препятствием.

Кроме авиации и флота, были в Вашингтоне и другие противники, с которыми армии приходилось бороться. Можно не сомневаться, что некоторые лица, с которыми советовался Рузвельт, употребляли все свое влияние, чтобы сорвать вторжение. Я не могу называть их имен и не знаю их побуждений, но у меня есть косвенные доказательства, что такие люди были. Американский штаб в Англии считал в то время, что неуверенность в Вашингтоне — это карамболь англичан, бьющий нас рикошетом. Я в этом сомневаюсь; в Вашингтоне и без этого всегда достаточно колебаний и неуверенности. Но каковы бы ни были причины, в Соединенных Штатах нашлись влиятельные люди, которые сеяли сомнения и тревогу, и их голоса еще громко звучали за каких-нибудь два месяца до начала вторжения. Только железная воля Рузвельта заставила их умолкнуть.

Теперь, когда все уже позади, легко забыть о том, что в 1943 году и со стороны весьма авторитетных военных кругов не было недостатка в предостережениях. По мнению многих военных специалистов, успешное вторжение в "европейскую крепость" было попросту невозможно. «Джонни-новичков», ратовавших за его осуществление, не только упрекали в наивности и недомыслии, но называли хвастунами… или храбрецами, — это уж зависело от отношения.

Естественная тревога военных о том, осуществимо ли и желательно ли вторжение через Ла-Манш с чисто военной точки зрения, поддерживало англичан в их особой позиции в отношении войны на континенте.