Джузеппе Вальденго - Я пел с Тосканини

Данизе научил меня придавать больше выразительности слову ladri (воры), произнося его иначе — laderi, считая, что добавление гласной «е» делает слово более выпуклым, хотя сама эта гласная почти незаметна. Две стоящие рядом согласные dr лишают слово звучности, певучести. Тосканини со своим тончайшим слухом сразу же уловил это мое новшество и похвалил.

Что касается образа Фальстафа, то маэстро разъяснил мне его буквально в мельчайших деталях и требовал, чтобы мое исполнение было как можно более реалистичным и в то же время не было образцом ни драматического, ни комического. Он говорил:

— Фальстаф не комический персонаж, как многие думают и как его представляют многие исполнители. Это обстоятельства, в которые он попадает, делают его смешным. Он же сам убежден, что нравится женщинам, иначе не попался бы вторично на розыгрыш в лесу с феями. Ясно? Его пение, — продолжал маэстро, — должно быть расслабленным и отнюдь не истеричным, даже при вспышках гнева. Толстые люди обычно флегматики. Они добродушны и неохотно делают лишние движения. Даже когда Фальстаф приказывает слугам оставить его наедине с Квикли, он произносит это не повышая голоса, не удостаивая их даже взглядом. Слуги — сегодня они есть, а завтра — нет, надо, чтобы чувствовалось расстояние. Помни еще, что, исполняя партию Фальстафа, ты должен чуть-чуть отставать от оркестра: этот миг запоздания в пении подчеркнет неповоротливость героя… А вот дыхание должно быть всегда ровным и естественным, потому что без правильного дыхания — прощай бельканто! Верди считал, — добавил Тосканини, — что в партии Фальстафа, после того как певец отлично освоит все темпы, может быть позволена некоторая свобода исполнения, чтобы возникла полная непринужденность… но не смешливость, конечно, не тот банальный смех, который неразумно вставляют некоторые твои коллеги. Комическое — в самой музыке, и нет нужды добавлять еще что-то.

Маэстро признался мне, что отдал бы все что угодно, лишь бы иметь хороший голос и спеть так, как слышит он своим внутренним слухом, в глубине души…

— Что может быть лучше, дорогой мой, чем иметь хороший голос и петь?!

Он сказал, что из всех голосов предпочитает баритон, потому что это настоящий мужской голос, теплый и волнующий.

— У самого Верди, — добавил он, — был прекрасный баритон, и он очень любил петь арию «Ты забыл край милый свой, бросил ты Прованс родной» из «Травиаты», которая напоминала ему определенный период его собственной жизни.

Данизе со своей стороны тоже давал мне немало полезных советов, и когда я возвращался после занятий с маэстро, приходил ко мне в номер, расспрашивал, как прошло занятие, и нередко говорил: «Быть рядом с Тосканини и учиться у него — это необычайное счастье, которое тебе послал господь бог. Сходи в церковь и поставь там самую толстую свечу, какую только найдешь!»

БОЙТО СНЯЛ ВСЕ «НО»

Однажды Тосканини пришел на репетицию с партитурой «Фальстафа» в первом издании и проиграл ансамбль, который не получился у Верди. Он рассказал, что у Верди не было вдохновения, когда он писал этот первый вариант ансамбля. Он ему не нравился, композитор хотел заменить его, но дни шли, а у него ничего не получалось. И вдруг, когда меньше всего этого ожидали, он принес на репетицию в «Ла Скала» партии нового ансамбля, который написал сразу, под влиянием неожиданного счастливого вдохновения.

Тосканини говорил, что Верди всегда хотел написать оперу-буффа, но воспоминания о «Мнимом Станиславе» удерживали его от этого.

Причина неуспеха «Мнимого Станислава» заключалась, по мнению Тосканини, не в неспособности великого композитора, а в том, что в ту пору, когда он писал музыку этой веселой оперы, — он потерял жену и двоих детей и сам из-за этих несчастий тяжело заболел!

— Это Бойто, — утверждал маэстро, — снова привлек его внимание к веселой музыке, предложив ему лирическую комедию, в которой фигура Фальстафа, представавшая в старом сюжете «Виндзорских проказниц» неопределенной, вялой и блеклой, стала вдруг в бойтов-ском произведении живой, выпуклой, художественно совершенной и превзошла то, что создал сам Шекспир в «Генрихе IV». Как ты заметил, должно быть, изучая партитуру, этот любопытный персонаж главенствует в опере, хотя и остается постоянно связанным со всеми остальными персонажами. Но рядом с его низкой и вульгарной натурой есть чистая любовь Нанетты и Фентона, такая чистая, светлая и ясная, что определенно впечатляет слушателей и вводит их в атмосферу высокой поэзии.

По поводу этого изящного, столь человечного и обаятельного любовного дуэта Нанетты и Фентона, который все время повторяется и освещает нежной красотой весь сюжет комедии, Бойто писал Верди 7 июля 1888 года: «Этот любовный дуэт Нанетты и Фентона должен возникать в опере часто, во всех сценах, где они появляются они должны ворковать по углам, смело, но не выдавая себя, у них должны быть яркие реплики и короткие, небольшие, хитрые диалоги на протяжении всей оперы. Это очень веселая любовь, и все мешают ей, прерывают их воркование, и им все время приходится начинать сначала. Не надо забывать об этих штрихах, которые мне кажутся удачными».

И в следующем письме от 12 июля: «…эта любовь мне нравится, она помогает сделать более свежей и крепкой всю комедию. Эта любовь должна оживлять ее все время, везде, настолько, что я даже готов отказаться от любовного дуэта. В каждой ансамблевой сцене этот дуэт проявляется по-своему… Я бы хотел рассыпать эту веселую любовь по всей комедии, как посыпают сахаром торт, не фокусируя ее нигде в целом».

— Это прекрасное творение Бойто, — сказал Тосканини, — не могло не увлечь Верди, который поначалу колебался.

И тут маэстро достал из шкатулки, где хранились вердиевские сувениры, факсимиле одного письма Верди, помеченного декабрем 1890 года и адресованного маркизу Джино Мональди, театральному критику газеты «По-поло романо», и дал мне прочесть его. С разрешения маэстро я воспроизвожу здесь это письмо, чтобы ясно было, в каком состоянии находился тогда великий композитор.

Генуя, 3 декабря 1890 г.

Дорогой синьор Мональди,

что я могу сказать Вам? Вот уже сорок лет как я хочу написать комическую оперу и вот уже пятьдесят лет как я знаком с «Виндзорскими проказницами», однако… обычные «но», которые есть повсюду, все время мешали этому моему желанию. Теперь Бойто снял все «но» и написал для меня лирическую комедию, которая не похожа ни на какую другую.

И я с удовольствием пишу на нее музыку: без особых проектов, и даже не знаю, закончу ли… Повторяю — я получаю при этом удовольствие…