Валерий Рюмин - Год вне Земли

Итак, к исходу своей четвертой декады я завершил главное, что мне пока удалось. Написал эти слова и засомневался. Неужели личное участие в космическом полете — это самое главное. Ведь несправедливо считать сам космический полет главным делом твоей жизни. Жизнь велика, а полет, пусть даже такой долгий, все же событие, хоть и важное, большое, но быстротечное. И пусть в нем сфокусирована вся жизнь, это событие, а не дело жизни. Дело моей жизни — космонавтика. Я живу и работаю, чтобы моя страна, давшая миру первый спутник и Гагарина, имела сильный и развитый космический флот, который приносил бы людям пользу. А для этого всем нам, работающим на космонавтику, надо хорошо знать свое дело и делать его хорошо. А перспективы для тех, кто пойдет за нами, кажутся мне бескрайними, как вся Вселенная с орбиты. И если люди разных стран объединят свои усилия в деле исследования околоземного пространства и использования его только в мирных целях, космос принесет человечеству, говоря словами моего соотечественника, основоположника космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского, «горы хлеба и бездну могущества».

ВТОРОЙ МАРАФОН

10 апреля 1980 года

Апрель — месяц космический. В памяти народа нашей страны в первую очередь, да и в памяти, наверное, всего человечества апрель всегда будет связан с первым стартом человека в космос, с тем гигантским рывком, который сделала наша наука и техника для достижения этой цели, с бессмертными именами первого космонавта Земли Ю. А. Гагарина и Главного конструктора ракетно-космических систем академика С. П. Королева. Поэтому я считаю, что встретить День космонавтики на орбите — дело почетное. Но мне и новому моему командиру Леше Попову для этого нужно было сегодня состыковаться со станцией «Салют-6». И тогда этот праздник, который отмечается на Земле, я бы встречал на орбите уже второй год подряд на станции «Салют-6».

А сегодня вторые сутки нашего полета. Вчерашнее выведение прошло нормально, хотя и не совсем так, как два предыдущих, которые мне довелось испытать. В них первая ступень вела себя спокойно, и только в конце, когда вырабатывалось топливо из баков, начинались вибрации. Так было в двух предыдущих полетах, и я это запомнил. Здесь же вибрации начались почти сразу после подъема, и в дальнейшем, на протяжении всей работы двигателя первой ступени, они увеличивались. И хотя их значения не превышали допустимых, мне такое поведение носителя было незнакомо и вызывало некоторое беспокойство.

Две же другие ступени вели себя просто великолепно. Обычно их работа сопровождается вибрациями и некоторой раскачкой. В этом полете их как будто не было, а может быть, такое ощущение сложилось после работы первой ступени. Стартовали мы во второй половине дня. И когда между второй и третьей минутами полета сбросился головной обтекатель, в иллюминаторы хлынул яркий свет. Но так как ракета идет на восток, а там уже было темно, то к концу выведения этот свет померк, и мы вошли в ночь. Участок выведения длится всего около девяти минут, но каждый раз он заставляет волноваться. Возможно, это происходит и потому, что, пока работает носитель, космонавт не может вмешаться в автоматическое управление, не может повлиять на ход процесса. И понимание того, что ты ничего не можешь изменить в случае какой-то неисправности, меня несколько угнетает и сковывает. Хотя внешне в переговорах с Землей внутренняя напряженность, как правило, не видна, лица на экранах телевизоров беспристрастны и голоса уверенные, напряженность все же есть. Просто люди моей профессии, будучи в состоянии постоянного напряжения, должны уметь владеть своими чувствами, своими эмоциями. Мы всегда помним, что за каждым движением, за каждой неверной интонацией последует какое-то действие или реакция наземной службы управления, у которой и так дел много. Поэтому в наших словах и даже в интонациях голоса мы должны быть очень осторожны и без крайней необходимости не давать волю эмоциям. Может быть, поэтому нам всегда и кажутся эти девять минут выведения такими длинными.

Выведение заканчивается отделением корабля от носителя и наступлением невесомости. В первом полете в этот момент у меня появилось ощущение, что я завален вперед градусов на 45, во втором — уже градусов на 15. Сейчас же никакого ощущения наклона не появилось. Наверное, организм перестал реагировать на переход к невесомости. Отделение от носителя производится с помощью пиросредств, поэтому как-то невольно первой реакцией является проверка герметичности кабины, в которой мы сидим. И ты невольно бросаешь взгляд на индикатор давления.

Первые минуты являются очень насыщенными. Вначале следует убедиться, что отделение по команде от автоматики действительно произошло, а если нет, то в течение нескольких секунд нужно выдать команды на отделение вручную. Через пять секунд после отделения ты обязан проверить, что двигатели ориентации корабля начали гашение возмущений, полученных при отделении. Здесь же надо проверить параметры двигателя, системы исполнительных органов и системы жизнедеятельности.

В течение первых секунд производится раскрытие антенн и солнечных батарей. Здесь ты должен убедиться, что соответствующие команды прошли, а если нет, то продублировать их. Все это надо выполнять в скафандре и перчатках, потому что проверка герметичности кабины занимает полчаса. А инструкции и документация, почуяв невесомость, от тебя убегают, и их надо придерживать, что поначалу непривычно. Спасает нас, пожалуй, то, что на многочисленных предполетных тренировках мы по многу раз отрабатываем эти ситуации и знаем их наизусть.

Со следующего витка и до конца первого дня идут тестовые проверки аппаратуры и коррекция орбиты, с тем чтобы во второй день, то есть сегодня, выполнив еще одну коррекцию, можно было войти в зону радиозахвата для стыковки со станцией. Машина пока еще новая, и поэтому первое время чаще, чем, может быть, нужно, проверяешь ее, и только уже потом, когда приходит уверенность в ней, проверки делаешь реже. После перехода на станцию, когда уже там обживешься, иногда по нескольку суток в транспортный корабль и не заглядываешь. Хотя он всегда стоит, готовый принять экипаж в случае аварийной ситуации на станции.

Первый рабочий день на орбите длился около десяти часов. И только к концу его, выполнив всю запланированную программу, замечаешь, что устал, что кровь перераспределилась в организме и какая-то лишняя ее часть прилила к голове, и от этого ты весь опух, что еще ничего не ел и голоден, как волк, и что еще ни разу, по сути дела, спокойно не посмотрел в иллюминатор на Землю.