Николай Ашукин - Брюсов

Разбирая первые два выпуска, г.г. рецензенты старались по крайней мере доказывать свои слова, делать цитаты, указывать на то, что по их мнению было погрешностями простив языка; впрочем и тогда некоторые находили возможным говорить о наших книжках, не читав их («Звезда». 1894 г., № 13 повторяет в цитате опечатку «Новое Время»). Появление «Романсов без слов» поставило г.г. рецензентов в более затруднительное положение; подлинника они не знали, и потому им пришлось прибегнуть к голословным осуждениям («Труд». 1895, № 2 и «Неделя». 1895 г., № 11).

Трудно уловить серьезные обвинения в общем хоре упреков и насмешек, но, кажется, вот три главных пункта, к которым чаще всего обращаются наши судьи. 1) Символизм есть болезнь литературы, с которой борются и на Западе; следовательно прививать ее нам совершенно не нужно («Наблюдатель». 1895, № 2). 2) В нашей русской литературе символизм не более как подражание, не имеющее под собой почвы (Idem и «Новое Время»). Наконец, 3) — Нет никаких настроений, которые не могли бы быть изображены помимо символизма («Неделя». 1894. № 48).

Первое обвинение слишком неопределенно; оно не указывает прямо недостатков символизма, потому что не можем же мы считать таким указанием ламентации г.г. рецензентов на то, что они не понимают наших стихотворений; прежде чем ссылаться на теорему, что поэзия должна быть общедоступной, надо это еще доказать. Кроме того, подобные жалобы слишком обычны при появлении в литературного нового течения, и история достаточно поколебала их авторитет. . На второе обвинение мы ответим, что для нас существует только одна общечеловеческая поэзия (это, понятно, не противоречит предыдущему), и что поэт, знакомый с западной литературой, уже не может быть продолжателем только г.г. Меев и Апухтиных; впрочем, русский символизм имел и своих предшественников – Фета, Фофанова. Третье обвинение направлено собственно против теории г. Брюсова, изложенной во II вып., которую он и не выдавал за нашу общую программу (См. «Русские Символисты», вып. II-й с. 6 и еще интервью «Московские декаденты», «Новости Дня», №№ 4024 и 4026); мы укажем однако, что пример Фета, на которого ссылается рецензент, говорит скорее за нас; многие стихотворения Фета смело могут быть названы символическими — таковы напр.: «Ночь и я, мы оба дышим»… «Сад весь в цвету»… «Я тебе ничего не скажу»… «Давно в любви отрады мало»… «Ты вся в огнях»…

Мы встретили и еще одно очень определенное обвинение: «За французскими декадентами была новизна и дерзость идеи – писать чепуху и хохотать над читателями, когда же г. Б. пишет "золотистые феи", это уже не ново, а только не остроумно и скучно». Считать весь западный символизм с рядом журналов, посвященных ему, с последователями в Германии, Дании, Швеции, Чехии – за результат мистификации нескольких шутников — тоже достаточная дерзость идеи, но мнение по меньшей мере легкомысленное. (Мы готовы думать, что сам критик не станет настаивать на нем, потому что в разборе II-го вып. он уже считал, что теория г. Брюсова выясняет сущность символизма «в общем довольно верно». См. «Всем. Илл.», № 1346.)

В свое время возбудили интерес еще рецензии г. Вл. С. («Вестник Европы», 1894, № 8 и 1895, № I). В них действительно попадаются дельные замечания (напр., о подражательности многих стих. Брюсова в 1-м вып.), но г. Вл. С. увлекся желанием позабавить публику, что повело его к ряду острот сомнительной ценности и к «умышленному» искажению смысла стихотворений. Говорим «умышленному»: г. Вл. С. конечно, должен легко улавливать самые тонкие намеки поэта, потому что сам писал символические стихотворения как напр., «Зачем слова»… (.Вестник Европы» 1892, № 10).

На этом мы и покончим и не будем разбивать других заметок, потому что они (может быть, некоторых мы не знаем) представляют из себя простые перепечатки из других газет и журналов или бездоказательные насмешки и осуждения; ведь не обязаны же мы спорить со всяким, кто станет на большой дороге и начнет произносить бранные слова (Вступительная заметка «Зоилам и аристархам»).

В III вып. «Русских Символистов» мне принадлежат стихи, подписанные мною, затем стихи, подписанные тремя звездочками — *** и, наконец, плохой перевод из Малларме, подписанный М. (Перевод сделан еще в 92 г., я все собирался пересмотреть его, да так и не собрался.) «Зоилам и Аристархам» было первоначально написано мною, но статья вышла такой громадной, что ее стал сокращать Миропольский. Теперь от первоначального замысла почти не осталось следа… поэтому она и не подписана (Письмо от 17 августа 1895 года // Письма к Перцову. С. 34, 35 ).

В предисловии к этому новому выпуску юные спортсмены, называющие себя «русскими символистами», «сочли необходимым выяснить свое отношение к критике». По мнению Брюсова и Ко, большинство их критиков были совершенно неподготовлены к этой важной задаче, а те, которые были подготовлены, оказались злоумышленниками. Таков именно рецензент «Вестника Европы». «В свое время,— пишут г.г. символисты, — возбудили интерес еще рецензии г. Вл. С. В них действительно попадаются дельные замечания (напр., о подражательности многих стихотворений г. Брюсова в 1-м вып.); но г. Вл. С. увлекся желанием позабавить публику, что повело его к ряду острот сомнительной ценности и к умышленному искажению смысла стихотворений. Говорим — «умышленному»: г. Вл. С., конечно, должен легко улавливать самые тонкие намеки поэта, потому что сам писал символические стихотворения, как, например, «Зачем слова…» («Вестник Европы». 1892. № 10). Почему, однако, г.г. символисты так уверены, что это (стихотворение — символическое оно или нет — принадлежат автору рецензий? Ведь стихотворение подписано: «Владимир Соловьев», а рецензии обозначены буквами Вл. С., под которыми, может быть, скрывается Владислав Сырокомля или Власий Семенов. Отвечать за г. Владимира Соловьева по обвинению его в напечатании символического стихотворения в «Вестнике Европы» мне не приходится. Но по обвинению меня в злоумышленном искажении смысла стихотворений г. Брюсова и К°? я, Власий Семенов, имею объяснить, что если бы даже я был одушевлен самою адскою злобою, то все-таки мне было бы невозможно исказить смысл этих стихотворений — по совершенному отсутствию в них всякого смысла. Своим новым выпуском г.г. символисты поставили дело вне всяких сомнений. Ну, пусть кто-нибудь попробует исказить смысл такого произведения:

Тень несозданных созданийКолыхается во сне,Словно лопасти латанийНа эмалевой стене.Фиолетовые рукиНа эмалевой стенеПолусонно чертят звукиВ звонко-звучной тишине.И прозрачные киоски,В звонко-звучной тишине,Вырастают, словно блестки,При лазоревой луне.Всходит месяц обнаженныйПри лазоревой луне…Звукереют полусонно,Звуки ластятся ко мне.Тайны созданных созданийС лаской ластятся ко мне,И трепещет тень латанийНа эмалевой стене.

Если я замечу, что обнаженному месяцу всходить при лазоревой луне не только неприлично, но и вовсе невозможно, так как месяц и луна суть только два названия для одного и того же предмета, то неужели и это будет «умышленным искажением смысла»? <…>