Яков Михайлик - Соколиная семья

— Повоюем, Сашок, — снова повторил я.

19 ноября 1942 года с наступлением рассвета послышался гул артиллерийских орудий. Мощный, непрерывный. Казалось, залпам не будет конца. А с восходом солнца стали прослушиваться и бомбардировочные удары, выделявшиеся на общем фоне канонады.

Получив приказ из штаба дивизии, майор Мельников поставил летному составу задачу:

— Вылетаем на прикрытие своих войск. Первую группу поведет штурман полка майор Бенделиани.

Я шел в паре с Иваном Федоровичем Балюком. С комэском летать мне приходилось очень много. Мы оба чувствовали, что любое задание нам под силу, потому что имели достаточно боевого опыта, участвовали не в одной воздушной схватке. С Бенделиани летел Василий Лимаренко, а Иван Максименко – с Павлом Оскретковым. Последние двое были уже тоже достаточно обстрелянными бойцами. Каждый из нас отлично знал друг друга и был уверен, что в любой обстановке не подведет товарища.

Мы поднимались все выше и выше. Это был один из тактических приемов нашего ведущего. Где-то ниже нас остались облака, а вверху простиралось чистое светло-голубое небо. Вот уже 3500 метров. Мы перешли в правый разворот. Дальше нет смысла набирать высоту: там никого нет.

Спустя несколько минут на фоне облаков промелькнули силуэты каких-то самолетов. Заметив их, штурман полка вывел группу из разворота, стал со стороны солнца и перевел свой як в пикирование. Бенделиани стремительно шел к облакам, откуда бомбардировщики вот-вот могли нанести удар по нашим войскам, действовавшим на переднем крае.

Несколько в стороне и выше появились три пары Ме-109. Два фашистских истребителя, намереваясь сорвать атаку ведущего нашей группы, ринулись на него. Старший лейтенант Балюк и я отогнали их и вновь последовали за майором Бенделиани.

Сержанты Максименко и Оскретков вступили в бой с замыкающей парой первой шестерки фашистских истребителей, давая нам возможность справиться с основной ударной силой противника – бомбардировщиками, не допустить, чтобы они сбросили смертоносный груз на боевые порядки наших войск.

Обычно немцы бомбометание производили с высоты порядка 1500-2500 метров, с горизонтального полета или с пикирования. Сегодня они несколько изменили свою тактику. До начала использования зенитной артиллерии в противовоздушной обороне они производили массированные налеты, затем начали действовать эшелонированными группами (по три – шесть самолетов) с временным интервалом две – пять минут. Это делалось для того, чтобы держать под большим напряжением части противовоздушного огня и непрерывно наносить удары по нашим войскам.

Подходили к цели, как правило, скрытно, используя облачность или солнце. Бомбы сбрасывали одиночные самолеты или пары из боевых порядков, делая при этом два-три захода. Порой, когда наша зенитная артиллерия оказывала слабое противодействие, они производили холостые заходы, а для морального воздействия на войска включали специальные сирены, издающие звуки падающих бомб.

Вот и сейчас немцы стали в круг, чтобы периодически сбрасывать одну бомбу за другой. С появлением нашей группы навстречу вышли истребители непосредственного прикрытия бомбардировщиков.

Молниеносной атакой Бенделиани и Лимаренко зажгли ведущий юнкерс. Ему на выручку снизу бросился мессершмитт. С ним завязал бой Иван Балюк. Мне ничего не оставалось делать, как перейти на противоположную сторону и просмотреть заданную полусферу. Едва успел я проскочить мимо яка Балюка, чтобы прикрыть его и обеспечить ему атаку, как мой ведущий выпустил трассу по гитлеровцу.

Меткий глаз у командира эскадрильи! Еще одним врагом меньше.

Из атаки выходим правым боевым разворотом, чтобы помочь майору Бенделиани. Идем на сближение с юнкерсами. Нас преследуют мессы. Ничего, друзья не допустят их. В это время передо мной появился Фокке Вульф-189. Этот самолет наши бойцы называют "рамой".

Передаю ведущему:

— Атакуй!

Но Балюк явно не успевает, потому что идет чуть впереди. Он разрешает открыть огонь мне. Я был готов к этому.

— Понял. Прикрой хвост. За нами идут два месса, — сказал я и ударил по "раме".

Правая плоскость корректировщика занялась огнем. Перевернувшись, он пошел к земле. Выскользнув из-под горящего самолета врага, я почувствовал, как вздрогнула кабина моей машины от прямого попадания разрывных снарядов. Эх, Иван Федорович, — мелькнула досадная мысль, — неужели вместо разворота влево ты круто отвернул вправо и не успел – отбить атаку фашиста? Позже выяснилось, что так оно и случилось. Воспользовавшись ошибкой Балюка, мессершмитт пристроился мне в хвост. Балюк уже ничего не успел сделать, даже предупредить меня.

…Все приборы вышли из строя. Як сваливается на плоскость. Пробую действовать рулями – раненая машина едва реагирует на них. Собственно, послушен только руль высоты. Это и помогает мне выйти из боя. Хорошо, что комэск не дает врагу добить меня, прикрывает от наседающих мессов.

Элероны заклинило, и я мог лететь только по прямой, без разворотов вдоль линии фронта. Постепенно начинаю давать правую ногу, чтобы хоть со скольжением развернуться и идти на свою территорию, на свой аэродром. Я рад и этому: без приборов, без руля поворота и элеронов, с перебитым левым тросом, но все равно дойду, спасу машину. На аэродроме механики и техники отремонтируют, подлечат семерочку.

От напряжения на лбу выступает пот, заволакивает глаза. Вытираю ладонью. Нет, это не пот. Кровь. Значит, ранен. Почему же не ощущаю боли? Стало быть, ранение не очень – сильное. Ладно, на земле разберусь.

Через несколько минут начинает греться мотор. Температура воды растет все быстрее, хотя шторки радиатора уже давно полностью открыты. Надо что-то предпринимать, подыскивать площадку. Плавно убираю обороты мотора, чтобы сесть прямо перед собой. Степь ровная, в любом месте можно приземлиться. Но вот впереди, несколько правее, показался полевой аэродром. Все-таки это намного лучше, чем чистое поле.

Пытаюсь выпустить шасси, но, кажется, перебита воздушная система. Солдатик на левой плоскости показался полностью, а на правой нет солдатика. Земля приближается. Необходимо принять все меры, чтобы спасти самолет. Срываю шасси с замка красным аварийным рычагом. Но и это не помогает: в аварийной системе не хватило воздуха.

Выход один – посадка на одно колесо. Не обращая внимания на безвольно повисшую правую стойку шасси, как можно ниже подвожу самолет к земле. Медленно гаснет скорость. Вот уже машина несется над выгоревшей травой. Плавное приземление, и як бежит ровно по заданному направлению. С потерей скорости он постепенно опускается на правое крыло, разворачивается и, опираясь на правую плоскость, останавливается. Мотор давно уже не работал: я выключил его после уточнения расчета на посадку. Отстегнув привязные ремни, вылезаю из кабины. Осматриваю машину. Кажется, ничего я серьезного. Техник звена Алексей Погодин и механик Юрий Терентьев восстановят, они большие умельцы.