Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича

Для решения поставленного им себе вопроса С. Ф. Платонов привлекает к делу некоторые «документы, относящиеся к позднейшим годам». Так, в 1605 году правительство Годунова, называя самозванца Гришкой Отрепьевым, прибавляло, что он некогда жил «у Романовых во дворе». Нечто подобное заявлялось официально и при царе Василии Шуйском, когда посольство этого царя утверждало, что Отрепьев «был в холопех у бояр у Никитиных детей Романовича и у князя Бориса Черкасскаго, и заворовавшись, постригся в чернецы». В дополнение к этим правительственным указаниям одно из частных сказаний сообщает такую подробность: «Гришка ко князю Борису Кельбулатовичу (Черкасскому) в его благодатный дом приходил» и от «князя Ивана Борисовича честь приобретал, и тоя ради вины на него царь Борис негодова». И правда, мы знаем, что князь Иван Борисович Черкасский был в числе наиболее заподозренных. При этом по воцарении самозванца он осыпал милостями Никитичей. А первые слухи о появлении Лжедмитрия «народились в Москве как раз в пору розыска о Романовых». На основании всех этих данных профессор Платонов склонен верить, что «Романовы причастны были к делу подготовки самозванца». Но осторожный и вдумчивый исследователь не успокаивается на таком выводе. Он понимает, «что в разбираемом деле далеко не все с такой точки зрения становится ясным». И действительно, ведь Никитичей обвинили не в подготовке самозванца, а в том, что они хотели себе «достать царство». «Возможного из них претендента на царский престол, Федора Никитича, поспешили постричь в монашество и держали в заточении до самой смерти Бориса, а некоторых других виновных, даже того князя Ивана Черкасского, который, по преданию, жаловал Отрепьева, нашли возможным скоро возвратить из ссылки». «Из этого можно заключить, – справедливо думает С. Ф. Платонов, – что обвинение в желании достать царство старшему Романову не было вымыслом, за которым Борис желал скрыть действительное обвинение в подготовке самозванца». Это основательное сомнение заставляет исследователя Смуты назвать все дело о Романовых и начало истории «ложного Дмитрия» таинственным гордиевым узлом, который он не имеет «надежды ни распутать, ни даже разрубить».

Портрет Лжедмитрия I

Не имеем этой надежды и мы. Но все же мы попытаемся выяснить, насколько это возможно, в чем действительно Борис подозревал Романовых и насколько он был прав в своих подозрениях. Что же касается участия Никитичей в подготовке первого самозванца, то здесь, нам представляется, нельзя будет пойти дальше простых догадок без всякой уверенности в их прочности. Конечно, в настоящее время с уверенностью можно сказать, что самозванец был русским человеком по происхождению, писавшим по-польски с русизмами. Можно утверждать далее, что он был плодом боярской интриги и сам знал это186. Но какие именно бояре выставили его против Бориса: Никитичи или бояре-княжата с Шуйским во главе? Трудно с какой-нибудь вероятностью ответить на это. Правда, Романовы были ославлены Годуновым как «изменники и злодеи», а Шуйские и другие княжата бились против самозванца. Однако Шуйские умели служить всякому режиму, но служить «за страх, а не за совесть», в противность русской поговорке. Они служили в опричнине Грозного и сохраняли в то же время горделивое представление о своем родословном старшинстве перед династией Калиты187. Они были в полном подчинении у Бориса, «над памятью которого впоследствии они так зло и неблагородно надругались». Наконец, служа самозванцу уже после того, как они открыто агитировали и возбуждали народ против него, Шуйские вели интригу против Лжедмитрия при дворе польского короля Сигизмунда188. Этим искушенным в хитрости и притворстве лицам ничего не стоило играть двойную, в случае надобности даже тройную политическую игру. И самая поспешность, с какой они повели было агитацию против самозванца, может указывать на то, что и подготовлен он был их руками.

С другой стороны, не оправдывая безусловно Федора Никитича, который в некоторых случаях выказал себя оппортунистом и склонным к интриге человеком и лишь впоследствии возвысился до патриотического подвига, не можем не принять во внимание, что предположения об участии Никитичей в деле подготовки первого самозванца покоятся на основаниях довольно шатких, а иногда и противоречащих, в известной мере, этим предположениям189.

Прежде всего заметим, что из трех свидетельств, приводимых С. Ф. Платоновым в доказательство близости Отрепьева к Романовым190, последнее находится в сказании, полном легендарных подробностей, и возникло, весьма вероятно, вследствие знакомства его автора с правительственными сообщениями о Гришке. Первые же два приводят свое указание без всякого сопоставления Романовых с делом самозванца. Особенно характерно, что первое свидетельство находим в грамоте патриарха Иова, верного приверженца царя Бориса. Однако он, упоминая о том, что Гришка, а в мире Юшко, Отрепьев «жил у Романовых во дворе и заворовався от смертной казни постригся в чернецы», не делает никаких указаний на помощь Никитичей самозванцу, а здесь это было бы важно сделать; и если бы у правительства Годунова были в руках какие-нибудь данные, компрометирующие в этом деле Романовых, то, конечно, они были бы приведены здесь для вящей убедительности. Из дальнейшего же содержания грамоты Иова видно, что пребыванию Гришки у Романовых не придавалось того значения, о котором можно было бы думать по первому впечатлению. Патриарх упоминает об Отрепьеве: «Да и у меня Иова патриарха во дворе для книжного писма побыл во дьяконех же». Преданность Иова Годунову вне сомнений. Однако и он некоторое время до известной степени покровительствовал Гришке, конечно, не желая видеть его когда-нибудь на троне московских государей191. Таким образом, свидетельство грамоты Иова своим умолчанием о роли Никитичей в деле Гришки скорее говорит против участия Романовых в подготовке первого самозванца, чем подтверждает этот факт.

Но если Никитичи непричастны были к делу самозванца192, то почему он осыпал их милостями? Ответ на подобное недоумение дан нам уже автором хронографа редакции 1617 года. Он вполне правильно объяснил нам это обстоятельство желанием193 расстриги «к народом во льсти своей показати, иже он есть царский сын, им же и пронаречеся». Действительно, самозванцу надо было осыпать милостями опальных при царе Борисе людей, тем более своих «родственников», вернее говоря, свойственников194. Таким образом, у нас остается лишь одно указание на причастность Романовых к какому-то государственному преступлению. Это – выражение про «тайные государевы дела, что от них изменников проявится». Но данное выражение могло явиться и результатом того, что и все дело о Романовых принадлежало к числу тайных, так как у царя Бориса – увидим почему – были полные основания избегать его огласки195.