Игорь Губерман - Книга странствий
А вот замечательно меланхолическое двустишие:
Столько вас евреев сразуя не видела ни разу.
Почти еженедельно я получаю обильные рукописи настоящих графоманов. Сплошь и рядом это некий ужас, в котором явно сквозит неспособное себя выразить живое чувство. А порой вдруг попадаются отменные строчки (не меняющие, правда, общую картину). Я в эстрадную программу включил несколько таких удач, и вслух читать это - большое удовольствие. Так некий пожилой мужик (почти наверняка - еврей, ибо азартно увлечён историей России) накропал огромную поэму, в которой ухитрился описать российскую историю от первобытности до двадцатого съезда партии, где почему-то тормознулся и иссяк. Не сам я, к сожалению, эту поэму получил, мне изложил её по памяти приятель. Самое начало было изумительно по энергичности стиха:
Ну, а теперь, друзья-славяне,посмотрим, как из века в векподобно дикой обезьянежил первобытный человек.
А на уровне средневековой, Киевской Руси, им сочинилось дивное четверостишие, такого никогда не написать ни одному из нас, надменных каторжников ремесла:
Но как бы тело ни болело,стрелу татарскую кляня,оно у князя было цело идаже село на коня.
Чтоб я так жил, как это сделано! А женщина одна, огромную поэму про любовь накропавшая, две гениальных строчки сочинила сгоряча:
Любимый открыл мой природный тайник,оттуда забил стихотворный родник.
Ещё один замечательно грустный стишок сообщил мне приятель:
Послал в редакциюя семь стихов про осень,а из редакциимне их вернули восемь.
И на выступлении однажды, когда я с восторгом и блаженством это всё читал, записку мне прислали, подарив шедевр не слабей:
Как полноводная Нева течёт в объятьях Ленинграда,так возбуждённая вдова довольна прорванной блокадой.
Вообще поразительна щедрая отзывчивость зрителей. Стоило мне упомянуть какое-то забавное выражение мудреца в погонах с нашей военной кафедры в институте, как пошёл поток записок с изложением изящных мыслей этих тонких педагогов. Иногда обозначались точно место и время произнесения, чаще только самая суть.
"Один наш студент-медик на военных сборах обратился к офицеру прямо из строя: скажите, пожалуйста, вы не могли бы к нам обращаться уважительно и без мата? Офицер ответил: я могу на вы, могу без мата, но лично тебя я заебу!"
"Город Горький, 81 год. Военное дело. Офицер - студенту: как вы вообще могли поступить в консерваторию, если вы не помните номер своего противогаза?"
"Москва. Первый медицинский институт. Военная кафедра. Майор: студент, почему ты не был на семинаре? Студент: я болел эндометриозом. (Это некое заболевание матки.) Майор (презрительно): я с эндометриозом всю финскую войну прошёл".
Москва, полковник в Автодорожном институте: "Куст - это совокупность палок, торчащих из одного и того же места".
"Ленинград. 82 год. Кораблестроительный институт. Капитан 3 ранга мечтательно: "Скорей бы война! Добровольцем пойти! В плен сдаться! В Париже побывать!..."
А одна женщина-врач, какое-то время прослужившая в армии, получила при увольнении замечательно двусмысленную грамоту: "За отличное обслуживание штаба дивизии".
Доверительные слова пожилого ветерана за вечерним общим курением: "Меня за всю войну и наградили-то всего один раз, при взятии Варшавы, триппером".
В толстой папке, где храню я эти ценные дары зрительского доброжелательства, есть и листки, исписанные моим личным, донельзя корявым почерком. На этих случайных клочках писал я, понимая, что запомнить невозможно, перечень еврейских фамилий. Один мой американский приятель много лет имеет дело с нашей эмиграцией - крепился несколько лет, потом не выдержал и стал записывать:
Сарра Великая.
Леопольд Срака.
Диана Хайло.
Зина Тарантул.
Роман Половой.
Роман Заграничный.
Татьяна Дистиллятор.
Исай Кукуй.
Исай Вошкин-Лобков.
Хая Лысая.
Леонид Конфискарь.
А вот ещё записка:
"Уважаемый Игорь Миронович! Огромное вам спасибо! Вы так запудрили стишками мозги женщинам, что одна из них в перерыве зашла в мужскую кабинку (где был я). С приветом (подпись)".
Попадаются послания, на которые необходимо реагировать немедленно, чтоб вечер не завис тяжёлой паузой. Что-то спортивное, во всяком случае будоражащее есть в такой игре. В Челябинске я как-то получил изысканно вальяжную записку:
"Не вас ли мы видели в Париже в Лувре в девяносто пятом году?"
Меня, ответил я учтиво и не менее изысканно, я всё свободное время стою в Лувре в виде мраморной женщины без рук.
А в Минске очень трогательно написал мне пожилой еврей:
"Игорь Миронович, получаю удовольствие от ваших стихов.Оно было бы большим, если бы зал отапливался. Рабинович".
Там же в Минске получил я записку, которую с особенным удовольствием цитирую теперь в Белоруссии (хотя повсюду в мире россиянам хорошо известно упомянутое в ней имя). Я читал подборку, которая открывалась двустишием:
В замыслы Бога навряд ли входило,
чтобы слепых вёл незрячий мудила.
И немедленно на сцену кинули записку - я её, естественно, сразу поднял и огласил. Там было написано: "За мудилу - ответишь! Лукашенко".
Боже, какое ликование поднялось в зале! Оно было лучшим ответом на обычный пустой вопрос приезжего - мол, как вы относитесь к своему бесноватому президенту?
Чувствуя, насколько витаминно и питательно моей душе всё, что смешно, мне вообще шлют подряд, что вспоминается по ходу выступления. А если тема обозначена, то могут быть сюрпризы удивительные. Много лет назад я сочинил нехитрую загадку, на которую настолько же несложен был ответ. Что это такое, спрашивал я: без окон, без дверей, а вовнутрь влез еврей? Никто ни разу не ответил точно, я имел в виду часы в ремонте. Как-то я эту загадку предложил и зрителям на каком-то свальном концерте - нас там выступало человек десять. Получил, как водится, много неправильных отгадок, но одна я застонал от восхищения. Это беременная еврейка, ответили мне.
А как-то вспомнил я и рассказал про замечательное объявление в большом магазине: "У нас вы найдёте всё, что вам необходимо - от крючка до верёвки". И пошли записки с виденными Где-то объявлениями, бережно теперь храню их.
Где-то в мужском туалете: "Граждане, не бросайте окурки в унитаз! Они мокнут, разбухают и потом плохо раскуриваются".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});