Беназир Бхутто - Дочь Востока. Автобиография.

Я нервничала еще и из-за того, что надела шелковое сари, которым снабдила меня мать. Она, конечно, преподала мне урок, как надежно, прочно обернуться ярдами ткани, но я все равно нервничала. В голову лезла история о сари тетушки Мумтаз, попавшем в эскалатор в крупном универмаге в Германии и разматывавшемся до момента, пока кто-то не сообразил выключить механическую лестницу. Это воспоминание не добавляло спокойствия, а госпожа Ганди все продолжала буравить меня глазами.

Может быть, она вспоминала дипломатические миссии, во время которых сама сопровождала своего отца. Может быть, видела себя во мне, дочери другого государственного деятеля. Вспоминала свою любовь к отцу, его любовь к дочери? Она такая маленькая и хрупкая. Откуда взялась эта ее знаменитая беспощадность? Она вопреки желанию отца вышла замуж за политика парси. Брак оказался неудачным, они разошлись. Теперь отец ее умер, умер и муж. Чувствовала ли она себя одинокой?

Я также гадала, вызывает ли у нее присутствие пакистанской делегации какие-то ассоциации с прежними визитами представителей нашей страны. Именно в этом городе ее отец встречался с Мохаммедом Али Джинной и Лиакатом Али Ханом для размежевания мусульманского Пакистана и индуистской Индии. Теперь в качестве премьер-министра она могла способствовать выживанию этого отделившегося мусульманского государства. Или могла попытаться уничтожить его. Какой она выберет путь?

Ответ на этот вопрос я узнала через четыре дня.

—Собирайся, — сказал отец 2 июля. — Завтра уезжаем.

—Без соглашения?

—Без соглашения. Лучше без соглашения, чем с таким, которое они предлагают. Они полагают, что я не могу вернуться домой без соглашения, и потому пойду на все, что они предложат. Но лучше я встречу разочарование соотечественников, чем пойду на такие кабальные условия.

Члены нашей делегации чувствовали себя истощенными и опустошенными. Молчание нарушало лишь шуршание бумаг. Из процедур остались лишь визит вежливости отца госпоже Ганди в 4.30 и ужин, который наша делегация устраивала в честь хозяев вечером. И домой, в Исламабад.

Я сидела на полу в отведенной мне комнате, когда отец неожиданно возник в дверном проеме.

— Не говори никому, — пробормотал он, как-то странно сверкая глазами, — но я этот протокольный визит использую для последней попытки. У меня есть мысль. Может, впрочем, ничего и не выйдет. — И он исчез.

Я то и дело подходила к окну, чтобы не пропустить момент его возвращения. Местность так похожа на Мурри. Такие же расплывающиеся в дымке сосны, извилистые серпантины горных дорог, деревянные домики. И граница недалеко. Но люди, живущие по разные стороны границы, лишены возможности посещать друг друга.

Отец снова возник передо мною внезапно. Он улыбался.

—Надежда вернулась. Мы подпишем соглашение. Инш'Алла!

—Как у тебя получилось, папа? — спросила я под жужжание голосов членов делегации, передающих новость друг другу и оживленно обсуждающих ее.

—Я видел, что она нервничает. Ведь отсутствие соглашения не только для меня неудача, для нее тоже. И этой неудачей непременно воспользуются противники. Она все время трепала замок свой сумочки, и чай ей, похоже, казался горьким. И я набрал в грудь воздуху и полчаса говорил без остановки.

Отец сказал ей, что они оба — демократически избранные лидеры, уполномоченные народом. Что они могут принести в регион мир, все время из него ускользающий с самого момента разделения стран, что в случае неудачи они лишь углубят зудящие раны. Военные победы неотделимы от истории, но прозорливость государственных деятелей оказывает на ее ход не меньшее воздействие. Искусство управления государством требует чутья момента и ощущения будущего, умения сделать уступку, приносящую плоды. В качестве победителя Индия, а не Пакистан, имеет возможность делать уступки.

—И она согласилась? — возбужденно спросила я отца.

—Она не отказалась. — Отец раскурил сигару. — Она сказала, что после консультаций с личными советниками вернется к этому вопросу за ужином.

Как я выдержала все эти тосты, речи, комплименты — не знаю. В этот раз я все время глазела на госпожу Ганди, но ничего не могла понять по ее лицу. После ужина она и отец удалились в бильярдную, самое большое из соседних помещений. Бильярдный стол они использовали в качестве рабочего. Покончив с очередным вопросом, они вызывали одного из делегатов, и тот фиксировал согласие или несогласие по данному пункту.

Поправки и поправки к поправкам, модификации и дополнения — на это ушли часы. Дом забили репортеры прессы и телевидения. Я все время сновала взад-вперед между первым этажом и вторым, где находилась моя комната.

—Ну, как? — то и дело нетерпеливо спрашивала я. Поскольку ничего сообщать до официального объявления не полагалось, разработали код.

—Если подпишут соглашение, скажем, что родился мальчик. Если не подпишут — что девочка.

—Мужской шовинизм, — фыркнула я, но меня никто не слушал.

—Смотри не опоздай вниз к моменту подписания, — шепнул мне отец, перед тем как удалиться в бильярдную. — Момент исторического значения.

Конечно же, когда через сорок минут после полуночи прозвучало судьбоносное «Ларкахаи! Ларкахаи! — Мальчик родился!», я оказалась наверху, в своей комнате. Я понеслась вниз, но не смогла пробраться сквозь толпу журналистов и операторов вовремя, чтобы увидеть, как отец и госпожа Ганди подписывают договор, получивший название Соглашения Симлы. Но так ли это важно? Главное, стартовал период самого долгого мира на субконтиненте.

По этому договору Пакистану возвращались 5000 квадратных миль захваченной у него территории. Закладывались основы для сношений и торговли между странами. Позиции Пакистана и Индии в вопросе о Кашмире не затрагивались. Закладывались основы для возвращения на родину военнопленных без унизительных судебных процессов, которыми грозил Муджиб. Но само освобождение пленных этим договором не предусматривалось.

—Госпожа Ганди согласилась вернуть либо пленных, либо территорию, — сказал мне отец, когда мы поднимались по лестнице. — Как думаешь, почему я выбрал территорию?

—Не знаю, папа. Но народ в Пакистане, конечно, больше бы обрадовался, если бы освободили людей.

— Людей освободят, — заверил он меня. — Пленники — гуманитарная проблема, причем немалого масштаба. 93 тысячи все-таки. Со стороны Индии было бы негуманно удерживать их долго. Кроме того, их надо кормить и где-то дер жать. Территория же — иное дело. Территорию можно освоить, ассимилировать. Пленников не ассимилируешь. Арабы все еще мучаются с потерянной в 1967 году территорией. Но захваченная земля не вызывает такого международного резонанса, как захват людей.