Николай II. Бремя самодержца. Документы, письма, дневники, фотографии Государственного архива Российской Федерации - Коллектив авторов
18 мая. Владивосток. На фрегате «Память Азова»
В 10 час. отправился на берег к месту закладки нового большого дока. Я счастлив и польщен тем, что Папá повелел его назвать моим именем. После получения Стрелкового батальона – этот день будет служить для меня узами крепкой привязанности к Владивостоку, этому великому порту будущего. <…> Наконец под вечер мне впервые сняли повязку на голове, остался один шрам в верхней части лба. Офицеры по этому случаю встретили меня, когда вошел в кают-комп[анию], приветливым ура! и шампанским.
19 мая. Владивосток
День был довольно холодный с свежим ветром. В 10ч. отправился за город на Первую речку, откуда проложен рельсовый путь во Владивосток в 2 ½ версты солдатами и каторжными в самый непродолжительный срок. После молебна провез тачку с землей; сев в вагон новой Уссурийской дороги, покатил в Владивосток. За поездом бежали все рабочие и китайцы также. Приехавши на будущую станцию Муравьев-Амурский 28, вылез из вагона и после краткого молебствия поставил краеугольный камень на этом конечном пункте великой Сибирской железной дороги – событие действительно великой важности. За завтраком у инженеров путей сообщения тут же в большой палатке я прочел рескрипт Папá по поводу закладки Сибирской дороги 29, кроме того, барон Корф сказал два очень подходящих слова!
19 июня. Станция Онинский Станок[313]
Весь день ехал по бурятским улусам. Этот народ меня совсем тронул: на всех станциях он толпами бросался к моей пустой коляске, дотрагивался головами и стирал руками пыль и грязь; в одном месте буряты наперерыв старались прикоснуться до меня и чуть не сломали экипаж. По их понятиям, я перерождение матери Будды «хутухта» с тех пор, что я имею право сесть на троне с 5-ю подушками. Все время за мной ехал конвой исключительно из бурятов, каждый раз, что я на них смотрел, они все подымали руки к лицу и держали их до тех пор, пока я не отворачивался.
21 июля. Троицк
В поселке Крутоярском недавно случился пожар, от которого сгорело 140 дворов из 370; поэтому выдал поселковому атаману 600 рублей для раздачи наиболее пострадавшим. Прошлый год, а особенно нынешний чрезвычайно несчастные для Оренбургского войска, кроме неурожая от засухи, кобылка (мелкий вид саранчи) уничтожила все травы, так что кроме голода населению угрожает опасность сильно пострадать от падежа скота. Ужасно грустно! А главное досадно, что эти бедствия совпали с моим проездом! До сих пор во всех местах Сибири, по которым мне приходилось проезжать, урожаи обещали быть необычайными, а здесь напротив того!
Письмо цесаревича Николая Александровича императрице Марии Федоровне 9 июля. Река Иртыш
Моя дорогая Мамá, <…> В Тобольске, откуда пойдут письма, я буду от вас всего в 9 днях пути, что меня страшно сердит, так как мне надо будет снова удалиться от вас, идя вверх по Иртышу до Омска. Но зато, выехавши оттуда в экипажах, я буду с каждым днем приближаться; в Уральске будет последняя остановка, где придется пробыть два с половиною дня. <…> Я продолжаю быть в восторге от своего путешествия по этой чудной стране, о которой у нас дома имеют совсем другое понятие! Иркутск – прекрасный город; он издали напоминает Москву по множеству в нем церквей. Там меня утомили больше всего. В институте на вечере я должен был все время стоять и ходить, облепленный кругом институтками – это было своего рода пыткой. Они меня чуть-чуть не раздели, потому что каждая хотела держать что-нибудь в руках, шашку или фуражку. Я теперь остался почти без платков и перчаток, столько пришлось раздать на память в женских гимназиях. На другой день был раут в общем собрании, где дамы с самого начала окружили меня и потребовали, чтобы я им роздал бомбошки с рисунками; и старые и молодые – все протягивали руки и очень давили меня!
Дневник цесаревича Николая Александровича
4 августа. Красное Село
Наконец настал этот давно желанный день – самый счастливый до сих пор в моей жизни! В 8 ½ приехал в Тосну, где дорогие Папá, Мамá, Георгий, Ксения, Миша и Минни встретили меня; сейчас же вошел в их поезд, и мы вместе поехали в Красное Село, где ожидало все семейство, а также и начальство. Странно было увидеть столько знакомых и прибыть к концу лагеря после такого продолжительного путешествия. Заехав на несколько минут в дом Папá и Мамá, все отправились в церковь к обедне и молебну; затем в большой палатке был завтрак с начальством, д. Владимир пил мое здоровье, а Папá – здоровье войск. <…> В первый раз был в Красносельском театре, пьеса шла скучная, а балет был оживленный; видел маленькую Кшесинскую, кот[орая] еще похорошела.
22 октября. Севастополь
Проснулись уже на Крымском полуострове; утро было ясное, но не морозное. После кофе сидели у окон и смотрели на разнообразные виды, подъезжая к Севастополю. Странным мне показалось то обстоятельство, что теперь мы с англичанами дружно и весело проезжаем по земле, на которой 37 лет назад бились насмерть наши деды 30!
28 октября. Ливадия
Радостный день 25-летия свадьбы дорогих Папá и Мамá; дай Бог, чтобы они еще много раз праздновали подобные юбилеи. Все были оживленные, да и погода поправилась. Утром они получили подарки от семейства: мы пятеро подарили Папá золотые ширмочки с нашими миниатюрами, а Мамá – брошку с цифрой 25! Кроме подарков было поднесено много замечательно красивых образов; самый удачный, по-моему,– это складень от всех служивших в Аничкове до 1881г. А. Н. Стюрлер[314] обратился от имени всех с кратким приветствием. Главное, что было приятного в этом торжестве то, что не было ничего официального, все были в сюртуках, вышло совершенно патриархально! После молебна был завтрак и тем дело кончилось.
18 ноября. Гатчина
Перед завтраком ко мне зашел И. Н. Дурново[315] и объявил, что вопрос, который меня долго занимал, наконец разрешен: будет образован комитет из 6–7 лиц под моим председательством, для установления правильного сбора пожертвований и урегулирования отправки хлеба голодающим 31.
25 ноября. С.-Петербург
Отлично выспавшись, встал с Сандро около 9 час. Поехал в Петербург в 11.25 по Балтийской ж. д. в Государственный Совет. С мая месяца прошлого года я уже не был там; странно опять попасть и восседать между этими старыми людьми. После короткого заседания принял членов нового комитета о голодающих.
