На испытаниях самолётов Туполева - Михаил Владимирович Ульянов
Закончили работу вовремя с хорошими результатами. Проводили «двадцатку» домой, завтра с утра рванём в степь за тюльпанами, заскочим в посёлок Ахтуба, на родину народной артистки Надежды Бабкиной; в это время там буйно цветёт сирень. За символическую плату можно приобрести роскошный букет; совершенно не исключаются варианты, что покупал я эти букеты у девочки Нади. Следующий объект нашего «нападения» — колхозный рынок в посёлке Владимировка. Как люди, живущие у моря, используют приливы и отливы, так и люди, живущие вокруг испытательного центра, научились использовать наши приливы и отливы. На рынке в это время года покупаем свежайшую, наивкуснейшую рыбу, чуть- чуть из-под полы: осетрина и икра. Главной валютой на Руси всегда была бутылка водки, тогда бутылка водки «в бескозырке» стоила 2 рубля 87 копеек, банка 0,5 литра чёрной икры стоила три рубля. Денег у нас было немного, но привезти домой пол-литровую баночку икры — дело святое. Прилетит самолёт, и к вечеру мы дома, с цветами и подарками.
Хочется рассказать о типовом исполнении таких рейсов и главных их исполнителях.
Лётчик Василий Петрович Борисов внешне кажется человеком занудливым, несговорчивым и даже капризным. На самом деле за таким фасадом скрывался мужественный, высокодисциплинированный, думающий человек, с постоянно действующим комплексом отличника боевой и политической подготовки, к сожалению, не всегда счастливый. В самый разгар испытаний самолёта Ту-22 в Ахтубинске людей в командировке было много, требовалась постоянная замена специалистов и оборудования. Для обеспечения испытаний часто летал самолёт Ту-104 с легендарным номером 42376. Лётным экипажам такие полёты были тренировкой. Молодым «сидельцам» — счастливой возможностью слетать домой на «переконсервацию» и пересчёт детишек. Часто такими рейсами пользовалось руководство. Василий Петрович такие рейсы называл почему-то «500-весёлыми». Порядки военные установили суровые. Всех пассажиров по спискам собирали в отдельном зале бюро пропусков. Список, открытый лист, составляли мы сами. Желающих улететь всегда было много, поэтому мы были уважаемые люди. После получения разрешения на вылет пассажиров автобусами везли к самолёту. Однажды укомплектованный «колониальными товарами» — арбузами, судаками, помидорами, абрикосами, осетрами и икрой, — самолёт задержался с вылетом: ожидали главного пассажира, заместителя начальника 6-го Главного управления МАП Бобылёва Михаила Гавриловича. Бобылёв приехал с большим опозданием. Влетел в пилотскую кабину с требованием немедленно вылетать. Бортрадист Беляев пояснил, что время действия разрешения истекло, и запросили новое. Михаил Гаврилович схватил со столика гарнитуру и приказал соединить его с вышкой. «Алло, алло, я Бобылёв! Почему мы не летим?» Вышка немедленно ответила: «Прекратить разговоры. Командира на КДП!» Никогда более я не видел, чтобы лицо Василия Петровича одновременно отобразило такие обиду, презрение и негодование. Это изречение стало классикой. Если руководство пыталось вмешиваться в лётные дела, следовал стандартный ответ: «Алло. Алло. Я Бобылёв!»
* * *
Работы по испытаниям развернулись очень широко. Пришли новые самолеты: № 25, второй ракетоносец, ведущий инженер — Белостоцкий Олег Иванович. Пришел «13», разведчик Ту-22Р, ведущий инженер — Добровицкий Виктор Захарович. Виктор Захарович фронтовик, демобилизовался после тяжёлого ранения. Окончил институт, работал ведущим инженером по лётным испытаниям, много летал. Работа на самолёте, где ведущий инженер не летает, его мало увлекала, и он скоро перешёл в другую бригаду. Служил Виктор Захарович в морской авиации механиком на Пе-2, его командир, лейтенант, стал генерал- лейтенантом, командиром в/ч в Ахтубинске, а его подчинённая, техник по вооружению, стала женой лейтенанта и следовательно, первой дамой Лётно-испытательного центра. Захарыч, приезжая в Ахтубинск, всегда посещал командирский особняк, но никогда не брался обсуждать рабочие проблемы.
Огромная загрузка, возможность заработать, персональные ГАЗ-69 и самолёт, одноместный номер в гостинице и, как символ власти, канистра спирта в шкафу, значительно мешали мне грызть гранит науки. За повышенную хвостатость, отчислили меня с пятого курса института. В тот момент авиационные факультеты из ВЗМИ передавали в МАИ, и за большую задолженность меня отчислили. Спасти меня от позора взялся Олег Иванович Белостоцкий. Послал меня в МАИ, велел переписать все таблички с руководящих кабинетов. Написал письмо с просьбой доучить этого замечательного разгильдяя и подписал его у самого Андрея Николаевича Туполева. И.о. начальника базы Владимир Николаевич Бендеров подписал справку, что я длительное время находился в командировке, где нет условий для учёбы. Посмотрев мои списки с МАИвских табличек, Олег Иванович нашёл нужную фамилию — проректора по вечернему и заочному обучению и изрёк: с ним шесть лет в общаге на одной койке спали. Позвонил — по разговору видно, что старые друзья. После разговора получаю команду — завтра быть в МАИ.
В МАИ мне объяснили, что восстановить меня может только министерство, на ближайшую среду я записан на приём к начальнику главного управления по техническим вузам, приходи с заявлением о восстановлении.
На приёме ко мне отнеслись по-доброму. В заявлении появилась необходимая бюрократическая атрибутика — регистрационный номер, резолюция: «В приёмную комиссию МАИ, рассмотрите заявление, при положительном решении главное управление не возражает». Гербовая печать. Примчался на работу, показываю бумаги Белостоцкому, он звонит Кондрашову: «Толя, замучили мужика, погнали в приёмную комиссию!» — «Олег не шуми, председатель приёмной комиссии — я, вопрос решён, пусть идёт к декану Жуковского факультета “Стрела”, все указания даны».
Декан факультета, Тамара Трофимовна Кроль, встретила меня, прямо скажем, не ласково. Изучив мою зачётку, вынесла вердикт: на факультете самолётчиков две группы, второй курс и четвёртый, с моими хвостами подхожу только на второй курс. Докладываю Белостоцкому, опять звонок в МАИ, опять бреду на факультет «Стрела». «Неспокойно синее море». Видавшая всякое, Тамара Трофимовна удивлена таким напором. «У тебя тринадцать “хвостов” пиши расписку, что сдашь в весеннюю сессию три, тогда возьмём на пятый». Расписку я написал, взял отпуск и, при активной поддержке супруги, занялись наукой. За весеннюю сессию мы обрубили двенадцать «хвостов», остался один, аэродинамика — не работала лаборатория. 1 сентября 1963 года пришел учиться на пятый курс вечернего факультета МАИ. Учиться на вечернем отделении проще и интереснее, чем заочно.
В группе, куда меня определили, в основном были жуковчане из ЦАГИ и ЛИИ. Учились в группе два лётчика: Александр Федотов, лётчик Микояновской фирмы, и Лев Фоменко, лётчик Яковлевской фирмы, оба впоследствии генералы, оба Герои Советского Союза. Федотов в то время делал первые полёты на опытном МиГ-25, однажды пришёл на лекции с залитыми кровью белками глаз. Его самолёт на махе более трёх потерял путевую устойчивость и стал беспорядочно кувыркаться. Лётчик и самолёт выдержали большие перегрузки и благополучно сели. После такого приключения он ещё и на лекции пришёл, вот ото подвиг!
Крупный учёный ЦАГИ Антон Антонович Белоус читал
