Федор Раскольников - Кронштадт и Питер в 1917 году

Стараюсь, как могу, успокоить, обнадежить его, ободрять и уверить, что сегодняшняя перестрелка — только единичный эпизод, ни в малейшем степени не способный задержать или замедлить ход развития революции. Михаил Рошаль недолго сопровождает нас, затем прощается и уходит.

На углу Садовой и Невского нас задерживают несколько офицеров и штатских меньшевистско-эсеровского вида. Один из них, в новом, с иголочки, пальто и меховой шапке, пытливо задает нам вопрос:

— Вы идете по приказанию Временного правительства?

— Да, по приказанию Временного правительства, — твердым тоном отвечаю я.

Внешний вид стройной воинской части, фуражка морского офицера и безапелляционный ответ внушают доверие меньшевику или эсеру, и, пропуская нас, он говорит: «Можете проходить. Я спросил потому, что сегодняшним приказом воспрещено появляться на улице с оружием без особого разрешения Временного правительства. Но раз вы идете по приказанию, то можете продолжать свой путь. В противном случае мы бы вас задержали». Итак, с помощью хитрости, благополучно миновав меньшевистско-эсеровскую преграду, мы пересекаем Марсово поле и, отмерив длину Троицкого моста, вступаем на Петербургскую сторону. Через несколько минут мы уже в доме Кшесинской. Поднимаемся по лестнице во второй этаж и входим в большую комнату с длинным столом, где часто проходили не только рядовые собрания, но и заседания общегородских партийных конференций.

В комнате масса народу: одни товарищи сидят на скамейках, другие стоят у стены. В момент нашего появления говорил тов. Подвойский. Увидя вливавшихся непрерывным потоков кронштадтцев, он приветствовал нас от имени военной организации и в кратких словах обрисовал создавшееся в Питере положение в связи с цинично-империалистической нотой Милюкова, вызвавшей демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам», которые закончились кровавыми столкновениями рабочих с контрреволюционной демонстрацией буржуазии на Невском проспекте.

Введя кронштадтцев в курс событий, Николай Ильич обратился с призывом к сплочению и организации сверху донизу, вплоть до заводов и полков, где отсталые товарищи крайне нуждаются в прояснении их классового самосознания. Из речи тов. Подвойского тотчас были сделаны практические выводы, и для товарищеского, непосредственного общения все кронштадтцы были немедленно распределены по питерским заводам и полкам. Я был назначен в Преображенский полк, один из самых реакционных.

22 апреля, с раннего утра, все кронштадтцы были на своих местах. В казармах Преображенского полка, среди грязных нар, я заявил солдатам, что хочу устроить митинг.

Словно из-под земли передо мною вырос дежурный офицер и робко поинтересовался, на какую тему я думаю говорить. Узнав, что предмет моей речи политический — «О текущем моменте», — молодой офицер подозрительно спросил меня, не предполагаю ли я призывать солдат к выступлению на улицу. Я успокоил любознательного поручика, что в данный момент это в мою программу не входит. Офицер воспрял духом и проболтался о только что полученном приказе, воспрещающем выпускать солдат из казармы. Офицерство Преображенского полка вообще было заметно растеряно и, после минувших уличных демонстраций, с волнением и страхом ожидало грядущих событий.

Вскоре солдаты собрались на митинг в огромном полковом зале. Большинство аудитории составляли пожилые солдаты, почти сплошь бородачи, отцы семейства. Поднявшись на импровизированную эстраду, я начал свою агитационную речь. Ее содержание сводилось к оценке положения, созданного предательской политикой Временного буржуазного правительства, и к изложению наших целей и задач.

Пока я говорил на эту тему, все шло хорошо. Солдаты слушали, хотя и без подъема, но, во всяком случае, спокойно и равнодушно, словно соблюдая нейтралитет. Однако стоило мне только упомянуть имя тов. Ленина и перейти к его апологии, как меня перебили громкими выкриками: «Долой, немецкий шпион!» Я повысил голос и, доходя почти до крика, продолжал перечисление заслуг тов. Ленина перед революционным движением.

Тогда группа непримиримых с шумом, громко топая сапогами, вышла из залы. Однако большинство осталось слушать и терпеливо дало мне докончить свою речь. По окончании ее даже раздались аплодисменты.

Несколько офицеров, как куры на насесте, сидели на окнах и злобно держались в отдалении от солдат и от ораторской трибуны, словно подчеркивая свое нежелание смешиваться с толпой. Однако за пределы враждебных, уничтожающих взглядов их демонстрация не пошла.

Преображенский полк справедливо считался тогда одной из опор контрреволюционного Временного правительства. Короткое пребывание в его лагере показало мне, что дела контрреволюции обстоят не так уж блестяще. В лице

Преображенского полка она не имела твердой опоры, симпатии к буржуазии там не были прочными и базировались на безграничной отсталости отцов семейства, крестьян-бородачей, оторванных от сохи. Чувствовалось, что вскоре придет настоящий день, когда революция дойдет наконец до их заскорузлого мозга и прояснит даже их политическое сознание.

Самые отсталые гвардейские части, мало-помалу, начинали выходить из-под влияния своего белогвардейского офицерства и покидать Временное правительство.

После апрельских дней это особенно резко стало бросаться в глаза. Исторические события 20–21 апреля сыграли роль этапа в этом сложном процессе. Они послужили прообразом 3–5 июля, как июльские дни, в свою очередь, были прообразом Октября.

3. ВСЕРОССИЙСКАЯ ПАРТИЙНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ[69]

В скором времени нам, кронштадтским работникам, стало известно о предстоящей в 20-х числах апреля Всероссийской партийной конференции. Мы стали энергично готовиться к ней. Всюду по частям устраивались митинги, на которых в самой популярной форме разъяснялись задачи партийной конференции и ее значение. Вслед за тем было созвано общегородское партийное собрание. С докладами выступали тов. Смилга и я. После коротких прений, не только не обнаруживших никаких разногласий, а лишь подчеркнувших теснейшую сплоченность кронштадтской организации, состоялись выборы делегатов на партийную конференцию. Избранными оказались Смилга, Рошаль и я. В скором времени мы все трое выехали в Питер, чтобы принять участие в работах апрельской конференции.

Первые заседания апрельской партийной конференции происходили на Петербургской стороне, в здании Женского медицинского института. После долгих лет подпольной работы, после заграничных съездов и конференций в Лондоне, Праге и Париже наша легализовавшаяся партия, выйдя на простор открытой политической борьбы, впервые устраивала легальное Всероссийское совещание. Здесь ковались партийные лозунги, коллективно вырабатывались тактические приемы, которые через несколько месяцев привели к Октябрьской революции и дали ей торжество. Здесь встречались разлученные многолетней эмиграцией, каторгой, ссылкой и тюрьмой старые, спаянные работой, партийные друзья.