Борис Соколов - Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

Тут, думается, в рассказ жуковского внука вкралась какая-то ошибка. Воля ваша, но не может «активная комсомолка», которая даже регистрацию брака считает «пережитком прошлого», участвовать в обряде крещения, пусть даже вместе с любимым человеком. Да и комиссара полка за крещение ребенка по головке бы не погладили, а, вероятно, исключили бы из партии и заодно уволили из армии. Мне кажется, что, скорее всего, это были не крестины, а как раз входившие в ту пору в моду «октябрины» — коммунистическая альтернатива обряду крещения. Вот «октябритъ» янинского ребенка Жуков с Марией вполне могли.

Дочь Жукова и Марии Волоховой Маргарита Георгиевна же вообще отрицает, что в первой половине 20-х в Белоруссии Жуков поддерживал постоянную связь с Зуйковой: «В Минске Георгий Константинович жил без Александры Диевны. У них никогда ничего совместного не было. И все ее приезды к отцу были для отца неожиданными. Он не хотел с ней жить, неоднократно повторял, что не любит. Александра Диевна, видимо, страдала — пыталась вселиться в дом Жукова, и когда ей это удавалось, отцу ничего не оставалось, как уходить к Яниным и там скрываться; Чтобы избавиться от Александры Диевны, которая все терпела, отец много раз покупал ей билет на поезд домой в Воронежскую губернию, ботики и другие подарки, лично сажал ее на поезд и просил больше не возвращаться. Она покорно уезжала, но затем писала, что жить без него не может, что уже сообщила всем родственникам, что у нее есть муж, и вновь возвращалась в Минск».

Кому из дочерей маршала прикажете верить — Эре и Элле или Маргарите? Думаю, что все они и правы и не правы одновременно. Каждая из двух первых жен Жукова, Александра Диевна и Мария Николаевна, от которых дочери и получили информацию, выстраивала наиболее благоприятную для себя версию взаимоотношений с первым мужем, представляя соперницу не в лучшем свете. Я полагаю, что Георгий Константинович попеременно жил то с Волоховой, то с Зуйковой, мучительно разрывался между двумя любившими его женщинами и никак не мог решить, к кому из них испытывает более сильное чувство. Похоже, что Маргарита права, когда утверждает, что Александра Дмитриевна бывала у Жукова лишь наездами, большую часть времени проводя у родителей в Воронежской губернии. Ведь в автобиографии 1938 года Георгий Константинович отметил, что его тогдашняя жена Зуйкова «в 1918–1919 гг. была сельской учительницей, в 1920 году поступила в РККА и служила в штабе 1-го кавалерийского полка 14-й Отдельной кавалерийской бригады до 1922 года». Значит, позднее Александра Диевна в Красной Армии ни на каких должностях: писарем или кем-то еще — не служила. Возможно, вернулась в Воронежскую губернию. Не исключено, что в Ленинградское училище Жуков так стремился не только для приобретения столь необходимых военных знаний, но и в попытке вырваться из запутанного любовного треугольника, сложившегося в Минске.

Вот что вспоминает Георгий Константинович о своем поступлении в кавшколу: «Экзамены оказались легкими, скорее, даже формальными (конечно, формальными, раз слушателей уже отобрали командиры и комиссары дивизий и командующие и Военные Советы соответствующих военных округов; принять все равно надо было всех. — Б. С.). Нас, прибывших слушателей, разбили по отделениям, преследуя цель сделать группы более однородными по уровню своей подготовки. Я был зачислен в первую группу». В одной группе с Жуковым оказался, в частности, командир кавполка из Забайкальского округа Константин Константинович Рокоссовский. А в другие группы того же отделения одновременно с ним были зачислены будущие Маршалы Советского Союза Андрей Иванович Еременко и Иван Христофорович Баграмян, а также командир эскадрона 37-го Астраханского полка той же 7-й Самарской кавдивизии Павел Семенович Рыбалко, ставший впоследствии маршалом бронетанковых войск. С ними еще не раз пересекались пути Жукова в дни войны и мира.

Учеба, вместо первоначально запланированных двух лет, продолжалась только год, поскольку вскоре после начала занятий Ленинградская Высшая кавшкола была преобразована в Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава конницы РККА со смешной аббревиатурой ККУКС и сокращенным сроком обучения. Программа была напряженной, приходилось много заниматься не только на курсах, но и дома. Жуков вспоминал: «В осенне-зимнее время занятия велись главным образом по освоению теории военного дела и политической подготовке. Нередко проводились теоретические занятия на ящике с песком и упражнения на планах и картах. Много занимались конным делом, ездой и выездкой, которые в то время командирам частей нужно было знать в совершенстве. Уделяли большое внимание фехтованию на саблях и эспадронах, но это уже в порядке самодеятельности, за счет личного времени». Во время обучения на ККУКС Жуков подготовил доклад «Основные факторы, влияющие на теорию военного искусства». Как признался Георгий Константинович в мемуарах, он просто не знал, как подступиться к порученной теме, «с чего начать и чем закончить». Маршал отметил, что в подготовке доклада ему помогли «товарищи из нашей партийной организации». Помогли настолько успешно, что этот продукт коллективного творчества был даже Напечатан в бюллетене ККУКС. Подружившийся с Жуковым Рокоссовский впоследствии писал в мемуарах: «Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — все ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего». Позднее Константину Константиновичу пришлось убедиться, что его друг ради дела не щадит не только себя, но и своих подчиненных, причем подчас без видимой нужды.

Лето 1925 года почти целиком посвятили тактическим занятиям в поле. Эти занятия завершились форсированным маршем к реке Волхов, через которую переправились вплавь в конном строю. Плыть в одежде да еще управлять плывущим конем и не замочить при этом огнестрельное оружие — было непростой задачей, но слушатели с ней успешно справились.

Вместе с Михаилом Савельевым и Павлом Рыбалко Георгий Константинович сразу после окончания курсов решил возвращаться к месту службы (у всех троих части располагались в Минске) не поездом, а верхом на лошадях. Конный пробег Ленинград-Минск — это 963 километра по полевым дорогам. Друзья затратили на него семь суток — мировой рекорд по дальности и скорости для групповых конных пробегов. В дороге кобыла Дира у Жукова захромала, но он сумел не отстать от товарищей, шедших на здоровых конях. Залил воском трещину в копыте и забинтовал Некоторое время вел лошадь в поводу. И она перестала хромать. Но все равно Жукову чаще приходилось спешиваться, чтобы дать Дире отдых. Так что уставал он больше, чем Савельев и Рыбалко, которые поэтому на стоянках брали на себя добычу корма и уход за лошадьми.