Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924 - Коллектив авторов
Свидетельства о прошлых делах и настроениях
«В то время [53] я был настоящим босяком, не раз собирал вокруг себя банду таких же, как я, мальчишек и пускался на опасные и рискованные дела».
«Мы так ехали без приключений, и мне казалось, это скучно».
«Я шел впереди, а за мною сзади шел красноармеец, наведя на меня ружье, на меня смотрел народ, и мне очень это нравилось».
«Зато атака хороша. Забываешься в красоте полета. Шашка в руке блестит. Впереди одна заветная цель – сойтись, сшибиться грудь с грудью».
Последующее описание интересно тем, что как будто ударение рассказа не на страданиях деда, а на плохой стрельбе красных.
«Когда дедушка пришел, в доме хозяйничали матросы, случайно пришедшие с обыском. Увидав моего дедушку, они начали в него стрелять из наганов на расстоянии полутора шагов. Из четырех выстрелов, сделанных ими, попала только одна пуля, выбивши зуб, и вылетела около сонной артерии».
Болезнь в результате пережитого
«Постоянные обыски, взволнованные лица моих родных, ложные слухи об убийстве отца сильно подорвали мое здоровье – несколько месяцев пролежала я в сильной горячке».
«Смерть папы особенно как-то на меня повлияла».
Черты болезненной психики
«Я стал раздражителен, стал часто болеть и т. д.».
«Я ходил в парк, где расстреливали и хоронили в Царском саду».
«Когда перестрелка немного стихла, я бегал в морг и приемный покой смотреть трупы, после чего оставалось у меня брезгливое воспоминание и отсутствие аппетита, но все-таки я удержаться не мог и на следующий день бежал опять».
Притупленность. Огрубение
«Ко всему можно привыкнуть. Привыкла я к холоду, и к голоду, и к замерзшим трупам».
«Странно, что, отъезжая от родной земли, я не чувствовал никакой жалости, настолько развились у меня животные чувства».
«Многие стонали и охали, что потеряли Россию, а мне Россию было не жалко, потому что я не видел там ничего хорошего. Все время война, а потом голод. Жизнь моя во время революции была похожа на жизнь животного, которому не было никакой заботы, кроме желудка. Я тоже стонал, но только стонал от голода».
«Мне, если можно так выразиться, надоели все переживания, и сама мысль о смерти потеряла свою остроту».
«В грязь падало все: и нравственность, и глубокая религия, которую я унаследовал от своих родителей. Партизанские отряды, участником которых я был, изломали мою душу. Я теперь это понимаю. Грубая нечувствительность к чужим страданиям вытеснила прежнюю кроткую любовь к человеческой личности».
Апатия. Безразличие. Усталость
«Я выехал из Новороссийска на пароходе… Но и здесь не было того, что я почти бессознательно желал. Я знал, что мне необходимо спокойствие, чтобы отдохнуть от пережитых ужасов, но его не было».
«На меня напала апатия – полное ко всему равнодушие».
«После некоторого времени у меня настало состояние полнейшей апатии: я устал жить. Это звучит смешно для тогдашнего моего возраста, но… да, я устал жить».
«Из Крыма мы должны были бежать в Новороссийск. Какое-то безразличное настроение и апатия начинали овладевать мною. Помню, что, проезжая по одной незначительной улице, я обратил внимание на одну старую вывеску бакалейного магазина, и у меня промелькнула мысль, что надо запомнить, как она висит, я даже особенно заметил одну букву “а”, которую я до сих пор помню».
«Две недели, окруженные мутными водами Черного моря, плыли мы в Константинополь, и за эти дни я чувствовал, как далеко уходило от меня мое детство и как тяжела бывает порою жизнь».
Черты отчаяния
«Я почувствовал, что в сердце у меня выросла большая немая боль, которую нельзя ни передать словами, ни описать. Вместе с гибелью семейного очага я увидел разбитым и мой духовный мир. Я упрекал себя, что я перестал любить людей».
«Мне пришлось на пароходе отправиться в белый свет, не зная, примут или нет. Когда я попал на пароход, то вдруг со мной случилось такое, что я сам себе не мог объяснить, – мне было совершенно безразлично до всего окружающего, захотелось умереть и больше не видеть этого мерзкого мира».
«Крах (фронта)… все погибло, все надежды, все старания, все, все… и я принял отраву, но, к счастью, меня вылечили и внушили, что мне нужно жить, что стыдно и позорно умереть, испугавшись жизни. Я глубоко благодарен профессору X за его наставление».
Заключение
«Я никогда не забуду пережитых мною, прямо сказать, кошмаров».
«Вот что сделала с нами наша русская… революция».
«О годы, годы! вы прошли, но вы остались на челе, на душе и на теле. У меня тоже остались воспоминания о вас – есть и на теле».
Вот уже свидетельства, относящиеся к настоящему времени.
Отзвуки прошлого
«Находясь в N, только и жду случая, чтобы в руки взять винтовку».
«Отступление… ранение… заразился тифом. Потом подряд два других тифа… Эвакуация… Попадаю в N, работаю 21/2 года, и вот, наконец, я опять у тихой пристани, но меня опять тянет к этому жизненному водовороту».
Недетскость
«С 1918 г. постоянно моя душа стала ожесточаться».
«Все это я вспоминаю как в тумане, моя душа находится в каком-то безразличном состоянии. Мне абсолютно никого не жаль».
«Столкновение с нагою действительностью, действительной жизнью, сделало нас, молодежь нынешнюю, пожилыми и многоопытными в смысле знания всяких оборотных сторон и изнанок жизни».
«Кровавый режим, ужасное время расстроили меня: я стал очень нервен и раздражителен. Я не могу читать современных книг; мне кажется, что с ними я повторяю кровавую страницу русской истории».
Душевная опустошенность. Отчаяние
«Я поехал в N. Прошло 3 года. Я вырос и стал более осмотрительным, стал вглядываться кругом себя. Я оглянулся и с ужасом заметил, что ничего того святого, того доброго, что вкладывали в меня папа и мама, – у меня нет, а если и осталось что, –
