Иван Бунин - Устами Буниных. Том 2. 1920-1953

26 янв.

Ездили к Боссару насчет Шмелева. Он сказал, что даст ответ через 2 недели. […]

27 янв.

Были у Цетлиных. Интересный разговор о поэтах, почему поэт должен быть консервативным, должен быть порождением быта. Ян развивал свою теорию о воспоминаниях, о наследственности, об органичности в поэзии. […] Шмелев сначала был как-бы задет, но затем, когда Ян объяснил, что он говорит о духовности в наследстве, то согласился. Ян говорил: «Вот и ваш талант объясняется, м. б., тем, что предки ваши были староверы, жили духовно, боролись из-за веры. Тут уже начинается культура». Шмелев говорил, что он думал о влиянии на литературу церкви, духовных служб, что они играли в жизни писателей большую роль. […]

29 янв.

Петерб. землячество — мертворожденное дитя, петербуржцы не ходят. Было около ста человек. Ян прочел из «Петлистых ушей» все, что относилось к самому Петербургу. […]

Говорят, что в Берлине жизнь русская, только нет Че-ки. […]

31 янв.

[…] Шмелев задает наивные вопросы, он, например, сказал: «А что, если написать Горькому, убедить его, кто такие большевики. Он ведь теперь ясно видит. Ведь если бы он перешел на нашу сторону, то какое это произвело бы впечатление на всех. Ведь Европа его очень ценит».

6 февраля.

Сейчас Ян вел странный разговор со мной — готовил меня к смерти мамы. Он видел ее нехорошо во сне. […]

7 февраля.

[…] Был Шмелев. Странно спросил о маме. Боюсь, что он уже знает. […] Почти год назад она писала, что много думает о смерти. […]

8 февр.

[…] Разбираю письма. […] Попалась пачка писем Бальмонта. Вот льстец. […] Ведь по письмам можно думать, что дороже Яна для него нет никого. […]

9 февр.

Никаких известий. Тревога все усиливается. […] За обедом говорили с Яном о загробной жизни. Ян верит в бессмертие сознания, но не своего я. […]

15 февраля.

Моск. земляч. Народу мало. Между прочим, Гучков1 […] расстроился, узнав о смерти Ив[ана] П[авловича] Чехова. Он рассказывал, какой это был необыкновенный учитель народных школ. Жена его тоже хорошая учительница. […]

26 февраля.

[…] Узнала о кончине мамы.

5 марта.

Были у Шмелевых. Их обстановка напоминает мне московскую студенческую: огромный диван и стулья.

Весь вечер проспорили о Блоке, о Камерном театре […]

6 марта

[…] Днем были Шмелевы. Гуляли в Булонском лесу, потом зашли к нам, пили чай. Я прочла письма из Москвы. Ольга Алекс[андровна] [Шмелева. — М. Г.] меня всегда успокаивает. Может быть, отчасти оттого, что ее горе самое большое: расстреляли, замучили и неизвестно куда кинули сына. А сын у них, кажется, правда был чудесный, храбрый, благородный.

7 марта.

[…] Тэффи делали операцию, чуть не умерла. […]

8 марта.

Были у Шестовых. Интересный разговор о юродивых. Шест[ов] понимает их, как неприемлющих жизнь и связывает их с философами — Платоном, Плотином, Диогеном. […]

12 марта.

Ян был у Мережковских. З. Н. сухо сказала о «Гибели»: «Это манера толстовская». Ян возразил, что он давно пишет этой манерой, и она не похожа на толстовскую. — «Нет, вы все накручиваете и накручиваете». Потом она читала Яну, что она написала о Распутине — «Самый обыкновенный мужик, юрод». И это знаменитая писательница! Она ничего не понимает в людях. Мужик он недюжинный, и совсем не юрод. […]

31 марта.

[…] Были у всенощной. Служил Евлогий. Я в первый раз видела так близко архиерейское служение за всенощной. […]

Ян вернулся от Мережковских веселый. Д. С. был в хорошем настроении. З. Н. ругала монархистов.

17 апреля.

Вечер Яна.

3 мая.

Отъезд из Парижа.

4 мая.

Утром из Марселя в Ниццу. […] В Ницце устроились хорошо. В «Петрограде» приятно, хоть русское название. […]

6 мая.

Через Канн в Мужен. Антиб.

8 мая.

Утром ездили по Антибам и Juin les Pins. Ничего не подошло, но ехать было приятно. […]

10 мая.

Вернулись с поисков дачи. Устали. Ничего не нашли. Дач сдается мало. Они дороги и неудобны.

12 мая.

[…] Опять ездили и ничего путного не нашли. Близь Ментона есть две дачи. Одна очень жаркая и только до 1 сентября.

14 мая.

Грасс. Агентства. […] очень забавная женщина, по существу милая, сдала нам виллу Mont-Fleury, которая стоит высоко над Грассом, в большом саду, где растут пальмы, оливки, хвойные деревья, черешни, смоковницы и т. д. Вид божественный — на Сред[иземное] море, на Эстерель. […]

17 мая.

Переехали на дачу. Вещи на себе перевез какой-то итальянец. Сначала взялся, потом скандалил, а затем просил, чтобы его наняли, когда мы будем уезжать. […]

20 мая.

Ждем Володю2. […] После завтрака мы пошли смотреть дачу. Дача понравилась. Поторговались из-за срока и сошлись: с июня по 8 октября. […]

21 мая.

[…] Ян с Володей ездили в Канн. Пришли газеты, письмо от Шмелевых. […] Они согласны и едут, только неизвестно когда. […]

22 мая.

[…] Ему [Злобину. — М. Г.] здесь очень нравится. Подписал контракт. Распределил комнаты, у З. Н. целый аппартамент, у Д. С. тоже прекрасные две комнаты. У Володи просто, но хорошо.

29 мая

Ходили с Яном в город за покупками. Какие в Грассе древние дома, церкви. Совершенно итальянский характер уличек, дворов. […] На базаре тоже часто слышишь итальянскую речь. […]

6 июня.

Приехали Шмелевы. […] Ольга Алекс. очень похудевшая, Ив. С. бледен, возбужден, накален. Много рассказывал о парижской жизни, о знакомых. Куприн опять без денег. Ал. Ив. сказал, что он «забросил чепчик за мельницу». […] У Бальмонта на вечере было пусто, но денег он собрал тысячи четыре. От Карташева Ив. Серг. в восторге: «Вот правильное отношение к Христу, реальному. […]»

9 июня.

[…] По дороге в Мужен Ян […] говорил о своем творчестве, как созидался у него «Илья Пророк». Ехал в Елец и увидел на большой дороге изба строится и стружки блестят на лунном свете.

13 июня.

[…] Ол. Ал. удивительно хорошая женщина. Вот, какая жена должна быть у писателя. И зачем у них такое горе! Как они все трое любили друг друга, какие у них были нежные отношения. […]

17 июня.

Приезд Мережковских. З. Н. пришла к нам очень оживленная и возбужденная, бросилась Яну на шею. Дм. С. в хорошем настроении. Дача им понравилась. […]

27 июля.

[…] На вечерней прогулке Ив. С. опять вспоминает сына, плачет. Он винит себя, винит и мать, что не настояли, чтобы он бежал один, без них. Но все дело, конечно, что у них всех трех не было физиологического отвращения к жизни с большевиками. Погубила и дача3, она удержала подсознательно.